КРУГЛЫЙ СТОЛ

Вместо вывода Елена СМИРНОВА, доктор психологических наук, преподаватель Московского психологического института: Мне представляется, что здесь наметились три блока проблем, достаточно самостоятельных, но внутренне связанных. Я бы их обозначила так: педагог — трудный ребенок, педагог — родитель, педагог — психолог. Начну с лозунга «Принимать ребенка таким, какой он есть». Мне он тоже представляется сомнительным. Если мы воспитатели, наша задача заключается в том, чтобы ребенка воспитывать. Уже одно это означает не «принимать его таким, каким он есть», а видеть его будущее, видеть его идеальный образ, видеть его возможности. Когда мы пытаемся чем-то заинтересовать ребенка, увлечь, направить, мы уже его куда-то ведем. Значит, не принимаем его таким, какой он есть, на его исходном уровне, а пытаемся сделать его, с нашей точки зрения, лучше, богаче, интереснее. Поэтому принятие — неподходящее слово. Мы можем говорить о понимании, о любви, но не о принятии как таковом. Теперь то, что касается понятия «трудный ребенок». Тут совершенно четко были разведены две категории трудных детей. Первая — это дети больные, с задержкой развития, с трудностями в обучении. И тут нужно выбирать один из двух путей для их образования: либо изолировать таких детей, то есть помещать в специализированные учреждения, либо интегрировать в среду нормально развивающихся сверстников. Проблема старая, многократно обсуждавшаяся и до сих пор не решенная. Я не знаю, решаемая ли. И в том, и в другом случае есть свои плюсы и свои минусы. Могу сказать о безусловных плюсах и для нормальных детей, и для детей с задержками. Я сейчас наблюдаю один такой интегративный детский садик, где есть дети с даун-синдромом, есть аутисты и нормальные дети, определенное количество. На группу в двадцать детей два ребенка-дауна, два аутиста. Это важная пропорция. На мой взгляд, это чрезвычайно полезно и для «особых» детей, и для детей нормальных. Нормальные дети привыкают видеть других. Это то самое, что называют толерантностью, терпимостью. В подобным образом организованной среде они вырастают естественно, без всяких нотаций и праздных призывов со стороны воспитателей. Конечно, у детей с даун-синдромом можно отметить значительно более существенный прогресс в развитии, чем если бы они сидели в специальном интернате или одни дома. Я беру крайний случай, но думаю, что в нормальном саду дети с задержками тоже будут лучше развиваться, чем если они были изолированы в специальных учреждениях. Вообще тенденция к изоляции у нас сейчас доминирует — у воспитателей, во всяком случае. Хочется избавиться от этого ребенка, хочется спихнуть его куда-нибудь. Но каково работать с двадцатью недоразвитыми детьми? Мне кажется, это очень тяжело. В этом смысле нормальное сосуществование более способных и менее способных, которое есть везде в обществе, должно сохраниться в группе детского сада. Западное общество четко сориентировано на интеграцию. Но они могут каждому такому трудному ребенку обеспечить помощь психолога. Теперь о том, что касается трудных детей с поведенческими проблемами. Тут мы застряли на агрессивности, но, помимо агрессивности, есть еще дети застенчивые, дети с повышенной обидчивостью, у которых эта агрессивность проявляется в скрытой, тихой форме — такие, у которых нет повышенной энергетики, зато есть желание подложить соседу на стул кнопочку или иголочку в подушку. Все это, безусловно, есть, и эти дети представляют большие педагогические трудности. Что с ними делать, действительно непонятно. Надо бы их изучать. Это дело психологов. И эта тема мне очень близка, поскольку в последнее время я специально занималась агрессивными детьми и вообще детьми проблемными. В результате наших экспериментов мы пришли к выводу, что в основе детской агрессивности лежит даже не повышенная энергетика, не ущемленная самооценка, а особое отношение к окружающему миру как к миру враждебному. Такой ребенок находится в постоянном ожидании агрессии со стороны окружающих, относится к другому как к источнику зла, направленного именно на него. И вот восприятие других как потенциальных агрессоров, ожидание, приписывание презумпции агрессии со стороны окружающих делает этого ребенка напряженным и готовым к удару, как правило, превентивному, упреждающему. Откуда рождается такое чувство, вопрос сложный. Тут каждый раз приходится обращаться к индивидуальной истории раннего детства, к моменту некоторой фиксации ребенка на себе, когда ребенок ничего, кроме себя и кроме отношения к себе, не воспринимает. Его очень трудно чем-то заинтересовать, отвлечь, увлечь. За совершенно нейтральными вещами он подозревает отрицательное отношение к себе. Ты можешь и не выражать никакого недоверия и нелюбви. А он в тебе это видит. Ему кажется, что все его недооценивают, что все его хотят унизить. И тут не поймешь, где объективное, где субъективное: тут преобладает ожидание плохого. И это ожидание превращает фактически нейтральное событие в выражение агрессии. Это голая психология. Вопрос практика: что тут может сделать педагог? И здесь мы переходим к следующему блоку проблем: «педагог — родитель». Понятно, что все произрастает из семьи. Понятно, что большинство семей наших воспитанников неблагополучны. Что кругом равнодушие, агрессивность, пьянство, нелюбовь и прочие, прочие вещи. И, конечно, самое простое — это объяснить все наши проблемы и проблемы наших детей родительским воспитанием. Это действительно так. Но мы-то с вами, как педагоги и психологи, не должны списывать на родителей все эти проблемы, а должны думать, что можем именно мы. Я целиком разделяю мнение, что в Монтессори-садиках нет проблемных детей, и могу добавить, что таких детей нет и в вальдорфских детских садах. Там вообще нет детей отвергнутых, нет детей застенчивых, нет детей, которые «могут всю игру испортить». Там царит очень правильный групповой дух. И то, что ребенок преображается в такой группе за два-три месяца, действительно правда. Не потому, что умный воспитатель учит его, как себя вести, не потому что с ним занимается квалифицированный психолог, а потому что он оказывается в микросоциуме, где действуют свои справедливые законы, свои порядки. Здесь дети знают, что хорошо, что плохо, и ведут себя соответствующим образом. Но можно не брать такие малораспространенные системы, а просто понаблюдать, как обустроены педагогические среды в различных детских садах. И тут выяснится, что в одних детских садах почему-то все дерутся и колотят друг друга — не удержишь. А в других вообще нет таких проблем. Хотя оба сада находятся в одном микрорайоне и обслуживают детей из семей одинакового уровня социального развития. Получается, что та или иная методика и даже конкретный воспитатель каким-то образом могут перекрыть негативное влияние общества. Если общество мы поменять не можем, то искать какие-то воспитательные стратегии, позволяющие снизить уровень этой самой агрессивности и как-то организовать отношение детей в группе, можно. Ну, и последний блок — «педагог — психолог». У меня возникают некоторые сомнения по поводу того, что с трудными детьми должен заниматься по преимуществу психолог. Мне кажется, что, работая с детьми раннего дошкольного возраста, каждый педагог должен быть психологом. Как и каждый психолог должен не просто ставить диагноз, а думать, что нужно делать с ребенком, как ему помочь, — то есть быть педагогом. И то, что сейчас дошкольная психология и педагогика пытаются объединиться, кажется мне совершенно закономерным и правильным. Заметьте, что авторами большинства педагогических программ сейчас являются психологи. И наоборот, все педагоги стремятся получить психологическое образование или как-то приблизиться к психологии. Возможно, в этом залог успеха в решении наших проблем. В том числе и проблем «проблемных детей».