КНИЖНЫЙ ШКАФ

Старые сказки на новый лад Примерно с середины ХIХ века сказка как фольклорный жанр переживает своеобразную «эпоху возрождения». Из народного развлечения она превращается в объект исследования, способного поведать об обычаях и нравах давно минувших дней и обладающего бесспорной эстетической ценностью. Этой эпохе мы обязаны сборниками европейских народных сказок братьев Гримм и сборниками русских народных сказок Афанасьева. Позднее интерес к сказке приобретает новый поворот: к ней обращаются психологи. Сказочным сюжетам, по мнению психоаналитиков — последователей Карла Юнга, отводится особая роль в психической жизни людей: они являются своеобразными матрицами, отражающими основные душевные конфликты человека. Суть этих конфликтов остается неизменной на протяжении тысячелетий: они свойственны нашим современникам и переживались людьми далекого прошлого. К.Юнг назвал такие конфликты архетипическими. Существование этих конфликтов может не осознаваться людьми, может даже активно отрицаться. Но их разрушительная для психического здоровья сила от этого не убывает. Сказка становится формой вывода внутреннего противоречия вовне, предлагает способы его разрешения и потому врачует душу. Именно этим объясняется бытование сказки в народной среде на протяжении тысячелетий. Сказка — естественное, интуитивно применявшееся «лекарство». На Востоке ее способность оказывать благотворное действие на психическое состояние человека была подмечена лекарями и использовалась сознательно. Одним из самых известных примеров подобного врачевания может служить арабская легенда, открывающая сборник сказок «Тысяча и одна ночь». Легенда повествует о кровожадном, обуреваемом неутолимыми сексуальными желаниями шахе. Каждую ночь шах проводил с новой девушкой, которая уже к рассвету надоедала ему. За это ее приказывали умертвить. Избежала такой печальной участи только Шехерезада — прекрасная и мудрая дочь визиря. Она внесла в ночные развлечения сластолюбивого властелина нечто новое — стала рассказывать ему сказки. (Кстати, эти сказки были невероятно насыщены эротическими сценами — видимо, для того чтобы вызвать интерес шаха и предоставить ему новый способ удовлетворения страстей — через словесную форму.) С рассветом сказка Шехерезады обрывалась на самом интересном месте. Чтобы дослушать ее, шах вынужден был откладывать казнь. Хитрая Шехерезада заканчивала сказку к середине ночи и тут же начинала новую. История повторялась тысячу ночей. А на тысяча первую ночь шах не мог даже и думать о казни и о какой-то новой девушке — так привязался он к Шехерезаде. И эта привязанность значила нечто большее, чем в обычной ситуации: шах излечился. Врачующая способность сказки и была положена в основу целого направления современной психотерапии, получившего название «сказкотерапия». Бурное развитие оно получило в практике психотерапевтов после Второй мировой войны, особенно при работе с детьми. В последние два десятилетия сказкотерапией стали заниматься и российские психологи. В 1997 году в Санкт-Петербурге открылся Институт сказкотерапии, в котором организованы коррекционные занятия для детей и курсы повышения квалификации для взрослых. Сказочная реальность, полагали психотерапевты, является для психического развития ребенка такой же необходимой питательной средой, как свежий воздух для физического здоровья. И потому первое, что просто необходимо делать, это рассказывать детям сказки. Однако выясняется, что дело это непростое. Культура рассказывания нами утрачена. Родителей надо убеждать, что полезно читать детям книжки. А уж рассказывать! Это запредельное требование. Но педагоги-дошкольники, безусловно, должны уметь рассказывать сказки. На сегодняшний день этому учат только на семинарах по вальдорфской педагогике — учат в рамках своей педагогической школы и своего взгляда на сказку. Других аналогов нет. В массе же своей педагоги пытаются навязать детям рационалистическое восприятие волшебной сказки, ее аналитическое расчленение, ее оценку в соответствии с категориями морали. Но сказка — особенно народная волшебная сказка — часто находится по «ту сторону морали». Даже категории добра и зла, которыми она оперирует, очень условны. С большой натяжкой можно усмотреть в действиях Ивана-царевича по последовательному обворовыванию встречных царств какие-то моральные принципы. Это повествование — совершенно о другом. О чем? Об этом прекрасно рассказали в своих книгах австрийский психолог и психиатр Бруно Беттельгейм и наш отечественный ученый-филолог Владимир Пропп. Нам же в нашей практике надо попробовать следовать принципу целостности сказки, принятия доминанты ее образного пласта над рационалистическим толкованием. Ведь, кроме бесед на тему «Что здесь хорошо, а что — плохо?», можно предложить детям другие — тоже образные — формы проживания сказки: рисование, лепку, игру. И тогда беседу можно будет строить не по тексту сказки, а по обсуждению детских работ или игровых событий. Марина АЛЕКСАНДРОВСКАЯ