Каждый охотник
желает знать, где сидит фазан
Мир представляется нам в разноцветии
красок — красный, голубой, желтый, малиновый… И
мы спешим поделиться своими ощущениями с
малышом. «Смотри: мячик красный, с желтой
полоской. Где еще есть красный?» И, едва ребенок
сможет удерживать в руках кисточку, учим его
рисовать радугу — этот символ торжества цвета:
каждый охотник желает знать, где сидит фазан…
Но если мир дается нам в ощущениях, если он
изначально пестрит цветами и оттенками,
доступными глазу, почему мы так старательно учим
детей называть цвета, обозначать их словом?
Видимо, ответ кроется в особенностях
человеческого восприятия действительности.
«Видение» цвета человеком, безусловно,
обеспечивается физиологическим строением его
глаза, определенных мозговых структур и т.д. Но
при этом человек может жить, не замечая
цветов, если они не имеют для него значения и не
обозначены в языке.
Цветная картина мира, какой она
представляется современному человеку,
оказывается сильно отличной даже от той, что
открывалась глазам людей всего тысячу лет назад.
Трудно представить, но радуга не всегда
воспринималась людьми как семь цветных дорожек.
Еще в 1073 году один киевский летописец, повествуя
о появлении радуги, замечал: «В радуге свойства
суть червеное, и синее, и зеленое, и багряное». То
есть радуга, на его взгляд, включает всего четыре
цвета. Или меньше? Потому что разницу между
«червеным» и «багряным» нам сегодня трудно
уловить. И то, и другое слово служило для
обозначения красного цвета, который, будучи
достаточно «густым», смыкался с черным.
Но и с зеленым все не так просто, потому что в ХI
веке слово «зеленый» имело совсем другое
содержание. «Зеленый» означал «светлый» —
светлый, как трава. «Зеленое вино» и «зеленого
змия» мы получили в наследство от тех времен.
Вряд ли кто-нибудь из нас когда-нибудь
действительно пил вино зеленого цвета.
Представления о спектре радуги, состоящем из
четырех цветов, удерживалось на Руси и в ХIII веке.
Четыре цвета символизировали четыре стихии:
зеленый цвет — цвет воды, синий цвет — цвет
воздуха, красный — цвет огня, черный, или
багряный, — цвет земли.
(Символика цветов восходит к представлениям
античных авторов, с которыми русские богословы
познакомились по переводным произведениям.)
В середине ХVIII века российский поэт Антиох
Кантемир, бывший в то время послом России в
Англии, познакомился с исследованиями в области
изучения света и сделал попытку перевести на
русский язык «спектр Ньютона». Вот что у него
получилось: фиалковый — пурпурный — голубой —
зеленый — желтый — рудо-желтый — красный.
Привычные нам названия «синий», «фиолетовый»,
«оранжевый» отсутствуют. Слов «фиолетовый» и
«оранжевый» русский язык еще не знает. И это
означает, полагает филолог В.Колесов, что в тот
период (в ХVIII веке!) этих цветов, как и
обозначающих их слов, в России не существовало.
Между конкретным цветом фиалки и фиолетовым
цветом нельзя ставить знак равенства: это не
всякий фиолетовый цвет. А синий цвет еще во
времена Пушкина понимался не как
самостоятельный, а как темный оттенок зеленого.
Ученые полагают, что на заре
существования человеческого общества люди
видели мир черно-белым — так же, как видят его
кошки, собаки, волки, ночные и сумеречные хищники.
Точнее, это было не черно-белое видение, а
бесцветное, поскольку кошки и собаки не могли и
не могут различать цвета, а человек мог, но не
различал.
Черный и белый превратились в «краски» только с
того момента, как человек стал наделять их
особым, жизненно важным значением. И, видимо,
тогда, когда он открыл для себя еще и красный.
«Я хочу отбросить всякую осторожность, — писал
знаменитый английский этнограф, исследователь
культуры африканских народов Виктор Тэрнер, —
чтобы, заострив проблему, отважно заявить: к
числу древнейших символов, созданных человеком,
принадлежат три цвета — красный, черный и белый,
ассоциирующихся с продуктами человеческого
тела, выделение которых сопровождается
повышенным эмоциональным напряжением; иными
словами, культура на ранних стадиях своего
развития оказывается тесно связанной с
физиологией человеческого тела».
Красное, по мнению Тэрнера, — это универсальный
символ крови, белое — символ грудного молока и
семени (иногда также и гноя), а черное соотносится
с калом и мочой.
Физический опыт, связанный с тремя цветами,
переносится на опыт социальных отношений. Белый
цвет ассоциируется с союзом мужчины и женщины, с
вскармливанием ребенка; красный, как кровь
матери, связан с рождением детей, с формированием
социальной группы, с передачей крови от
поколения к поколению; красный, как кровь
охотника, врага, жертвы, — с добыванием пищи, с
войной, с племенными распрями; черный, как цвет
экскрементов и плодородной земли, означает
переход человека из одного социального статуса в
другой, связан с представлениями о смерти —
реальной и мистической — и с представлениями об
урожае.
Три цвета, пишет Тэрнер, связанные с сильнейшими
и древнейшими переживаниями человеком боли и
наслаждения, являются основой первичной
классификации мира.
Итак, в отличие от животных, цвет для человека не
просто особенности зрительного восприятия, но
«сокращенные или концентрированные обозначения
больших областей психобиологического опыта».
Эта фундаментальная (как говорят иногда
психологи и культурологи — архетипическая)
цветовая картина мира, безусловно, обрастает
внутри каждой отдельной культуры новыми
красками и оттенками, обогащается новыми
значениями. Хотя некоторые цвета и по сей день
выступают в своих изначальных традиционных
значениях. Вспомнить хотя бы символику красного
флага, красного галстука, белый наряд невесты или
черные маски налетчиков. Черный цвет одежды,
связанный в представлении людей со смертью,
является, помимо всего прочего, средством
психологического воздействия.
В ХХ веке цветовое восприятие и
эмоциональное отношение к цвету стали предметом
исследования не только историков культуры, но и
физиологов и психологов.
Психофизиологические эксперименты подтвердили,
что ряд физиологических показателей состояния
испытуемого изменяется в зависимости от того, на
какой цвет он смотрит. Цвет играет роль сигнала
нервной системе о необходимости внутренней
перестройки организма, подготавливающей
организм к определенной ожидаемой ситуации.
Опираясь на это положение, психолог М.Люшер
разработал цветовой тест для определения
психологического состояния человека.
С точки зрения Люшера, существуют четыре цвета,
символизирующие основные психологические
потребности человека: синий — потребность в
удовлетворении и привязанности, зеленый —
потребность в самоутверждении, красный —
потребность успешно действовать, желтый —
потребность в надежде на будущее и в общении.
Кроме основных цветов, в тесте используются
дополнительные цвета, символизирующие
негативные тенденции: фиолетовый, коричневый,
черный, серый.
В зависимости от того, какие цвета и в каком
порядке предпочитает человек в данный момент,
можно судить о его внутренних проблемах.
Модификации теста Люшера можно также
использовать для определения комфортности
пребывания детей в группе, для определения их
отношения к педагогу, к родителям.
Однако, поскольку восприятие цветов зависит от
индивидуальных особенностей человека и их
значение все-таки невозможно определить жестко и
раз и навсегда, тест Люшера не может служить
единственным инструментом диагностики личности
и нуждается в подтверждении своих результатов
результатами других исследований.
Физиологи утверждают, что современный
человек способен различить до 250 основных
цветовых тонов и 5—10 млн. оттенков.
В одной из своих книг Борис Неменский
рассказывал, что требование различать до 250
цветов предъявляют к рабочим при приеме на
работу японские предприниматели, считая это
умение необходимым условием качественности
производства.
Поэтому упражнения в цветоразличении являются
обязательным элементом образовательной
программы в японских школах.
Возможно, японцы правы, и такое тонкое различение
цветов позволяет открыть для себя новые аспекты
вещи и мира в целом.
Будем стремиться к совершенству. Но начнем с
малого. Покажем ребенку мячик с желтой полоской и
нарисуем вместе с ним радугу: каждый охотник
желает знать, где сидит фазан…
Марина АРОМШТАМ
|