КНИЖНЫЙ ШКАФ

Марина АРОМШТАМ С днем рождения, домовенок! Не бойся сказки. Бойся лжи. А сказка — сказка не обманет. Ребенку сказку расскажи — На свете правды больше станет. В.Берестов День рождения в Поленово С утра лил затяжной осенний дождь. Видно, нечистая сила постаралась. Мол, нечего каждому встречному-поперечному тут шляться да на красоту здешнюю глядеть. Это для людей знатных да приятных, у которых глаза прямо из сердца смотрят… Только красоту здешних мест никакой сыростью туманной не перебьешь, никаким серым дождем не скроешь. Говорят, именно чудные приокские виды и подтолкнули художника Василия Поленова сто десять лет назад купить здесь землю под усадьбу. Во время покупки произошла мена: крестьянам художник отдал землю плодородную, годную для сева, а себе взял ту часть, что поменьше, зато выходит прямо к берегам Оки. Затем построил здесь усадебные дома по собственному плану и заложил парк. В доме, где Поленов жил и работал, огромные окна — чуть ли не во всю стену, и оконные рамы изнутри покрыты темной краской. В какую сторону ни посмотришь, всюду встречаешь взглядом живую картину. А парк, думал художник, станет местом прогулок и культурной жизни детей из окрестных деревень. Будут здесь и хороводы водить, и спектакли ставить, и живописью заниматься. Деревья за сто лет выросли — никто теперь и не догадается, что посажены были по воле человека. И дети в парке появляются. Так ли представлял себе художник жизнь усадьбы или не так, но сегодня они скользили по мокрым дорожкам, торопясь укрыться от промозглого дождя в самой большой комнате усадьбы — в каминной. И шагу там было не ступить, и яблоку упасть негде, когда вышла к гостям нынешняя хозяйка музея-усадьбы В.Поленова Наталья Николаевна Грамолина и сказала: «Гости вы наши дорогие! Как же мы рады вас у себя видеть! Ведь сегодня мы справляем не обычный праздник, а День Рождения. Ровно тридцать лет назад в поленовской баньке родился домовенок Кузька…» Как Кузька в баньке родился «Домовенок Кузька». Рисунок Татьяны Александровой Легенда утверждает, что Кузька родился именно в Поленово. То есть не прямо чтобы родился (кто знает, как домовые на свет появляются!), но был обнаружен в поленовской бане под веником супружеской четой — Валентином Берестовым и Татьяной Александровой, проживавшими там в один из самых счастливых годов своей семейной жизни; а затем «зафиксирован» со всеми подробностями — нарисован и описан Татьяной Ивановной, которая была художницей и писательницей. В результате этих событий на свет появились книжка и мультфильм о приключениях домовенка по имени Кузька, полюбившиеся многим-многим детям. И все в этой легенде к месту — и банька, и рождение на свет нового существа, и его необычность. Взять, к примеру, баньку. Баня у восточных славян издавна считалась местом обитания нечистой силы. Строили ее всегда на отшибе — подальше от основных построек хозяйства. Шутка ли: в бане огонь и вода соседствуют! В бане девушку-невесту готовили к брачным церемониям, здесь же отправляли и родильные обряды. Часто женщины рожали в бане — особенно если роды были трудные. Там жил особый покровитель — женский банный волосатка. Так что «стала раз княгиня свет Ивановна баньку прибирать, пыль вытирать, взялась за веник, глядь — а там домовой сидит, на своем языке пищит…» Одна загвоздка: «Домового можно увидеть только в ночи, только в Светлое Воскресенье и только в хлеву, — сообщает нам Даль в своем «Словаре живого великорусского языка». — Он космат, но более этой приметы нельзя упомнить ничего; он отшибает память». Так что вряд ли Татьяна Александрова так легко разглядела бы маленькое волшебное существо «из другого мира», если бы не жила мыслью о нем все предшествующие годы, не собирала бы народные сказки о всяких «запечных чудесах», не разыскивала бы словечки и поговорочки в толстых старинных книгах. Иными словами, если бы она к этому времени уже не приобрела «особое зрение»! Да и банька — что греха таить! — банькой была лишь по названию. И то, может, затем, чтоб оправдать особую Татьянину «зоркость». Мылись да парились там последний раз сто лет назад те плотники, что возводили поленовскую усадьбу. Они же и положили конец «банному делу», переселившись в баню жить и переоборудовав ее в жилое помещение. И с тех пор так называемая «банька» ни разу не пустовала — даром что была самым маленьким домиком среди всех построек. После того как Прокофьев в свое «поленовское время» написал здесь музыку к балету «Ромео и Джульетта», баньку окрестили «Прокофьевским домиком». Так что вполне вероятно (уж если учитывать все «влиятельные» силы), появление Кузьки было инициировано не только силами банной деревенской нечисти, но и духом творческой энергетики Поленова. Публикация статьи произведена при поддержке потребительского кооператива «ДаНаЯ». На сайте кооператива, расположенном по адресу http://www.danaya-kredit.ru/vigodnyie-vkladi.html, Вы можете ознакомиться со всеми разновидностями услуг, предоставляемых кооперативом. «ДаНаЯ» предлагает Вам сделать выгодный вклад с высоким процентом. Также кооператив занимается и выдачей кредитов всех видов. «ДаНаЯ» предоставляет трехуровневую гарантию на Ваши сбережения, более того, каждый вкладчик может в любой момент получить полную информацию о деятельности кооператива.  Домовята, лешата и другие малышата Картины работы Татьяны Александровой Те, кто близко знал Татьяну Ивановну, говорят, что рождение домовенка было не столько «трудным», сколько долгим и кропотливым: сказка про Кузьку складывалась в течение многих лет. (Собственно, удивляться тут нечего: у домовых сто лет за один год идет!) Берестов вспоминал о встрече с Таней, случившейся лет за десять до их женитьбы. Она пришла к нему, известному уже писателю и поэту, прославившемуся своим покровительственным отношением к начинающим, и принесла рукописи в черной папке со шнуровкой. Все, что она читала, заставляло Валентина Дмитриевича грустно вздыхать: «Такая милая женщина и не избежала писательской отравы…» Татьяна Ивановна разочарование писателя почувствовала и очень расстроилась. «…И тогда огорченная Таня вынула из папки большую красную тетрадь и прочла: «Маленький домовенок с размаху налетел на огромное дерево и кувырк вверх лаптями». Я затаил дыхание. Происходило чудо… Нет в русских сказках ни эльфов, ни гномов, одушевляющих лес и горы, навещающих и людское жилье. И вот теперь эта художница собралась населить для наших детей многоэтажные городские дома маленькими домовятами, о каких еще никто никогда не писал и не рассказывал… И тут как некое видение вдруг возникла предо мной мировая слава этой сказки, если написать ее как следует…»* Татьяна Ивановна писать не торопилась, а все больше училась жить сразу в двух мирах — в нашем, обычном, и в том, невидимом, который шепотками, шорохами да скрипами посылает о себе весточки. Кроме того, она была художницей. А потому, прежде чем оформить, закончить сказку, изо всех сил старалась увидеть своего героя, разглядеть его во всех подробностях тем особым тайным зрением, которым только настоящие художники и обладают. Кузька явился в ее рисунках смешным, симпатичным и трогательным ребенком — с копной волос, торчащих во все стороны, и в огромных, не по размеру лаптях, «нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеется». Что отличало его от обычного деревенского мальчишки, так это малюсенький росточек, повадки, образ жизни и ссылки на «родословную». В нем и следа не осталось от того пугающего образа домового — лохматого, капризного и мстительного духа,— который обитал в «преданьях старины». Собственно, и слова-то такого — «домовенок» — в русском языке до сказки о Кузьке не было. Домовой, домовик, сараяшник, конюшник, баенник — но никакого «домовенка». Домовой — это «нечисть», «нежить», не человек. От него всякого ожидать можно. А домовенок — это маленький домовой, которому предстоит расти да расти, «детенок» домового. В самом уменьшении слова слышится что-то теплое, уютное, домашнее, почти пушистое: котенок, ягненок, зайчонок, домовенок… Может, отсюда лохматая головенка Кузьки? Однажды известного американского архитектора Луиса Кана спросили, как он понимает традицию. Американец думал над ответом четыре дня и в конце концов ответил: «Традиция — это то, что позволяет вам понять: что из сделанного вами останется в веках». Кузьке, считал Берестов, предначертана именно «жизнь в веках». И мы, взрослые читатели, воспринимаем домовенка как хранителя и носителя народных традиций. Когда в детских садах и библиотеках стали открываться мини-музеи народной культуры и комнаты-горенки для занятий фольклором, обжился там в первую очередь Кузька: какая же изба без домового! Он и занятия вести помогает, и в праздниках участвует. Но ведь его образ, его «возраст», характер и поведение совершенно не вяжутся с «каноническими» представлениями о домовых! С этой точки зрения он — чистая художественная «новация». Впрочем, здесь Кузька не одинок. В европейской авторской сказке в середине прошлого века среди разномастной нечисти тоже появились малыши. Взять хотя бы Маленького Водяного и Маленькую Бабу Ягу немецкого писателя Пройслера. (Конечно, Маленькая Баба Яга — никакая не Баба Яга, а Маленькая Ведьма, но для русскоязычного читателя имя героини сказки перевели так — наверное, из соображений благозвучности и понятности.) Возможно, это веяние времени и попытка передать традицию в «ведение» детей. Ведь известно, что дети являются хранителями исторической памяти, но в особой, детской «упаковке»: великие когда-то мифы и значительные ритуалы достаются им в наследство в виде сказок и игр. В сказках и играх обнаруживаем мы следы старых как мир человеческих страхов, конфликтов и «разборок» с судьбой, но здесь они являются прирученными и управляемыми, «обреченными» на счастливый конец. Острое ощущение того, что тебя окружает одухотворенный мир, в котором нет ничего случайного, для которого значимы каждая букашка, каждая былинка, всегда было присуще фольклору. Но появление малышей — «детенышей нечистой силы» — в авторских сказках ХХ века придают этой одухотворенности новый оттенок. Маленький Водяной, Маленькая Ведьма, домовенок Кузька — все они, конечно же, представители «иного» мира, но не враждебного, не противостоящего человеку, а готового с ним… играть. Играть в озорные и веселые игры. Правда, при этом требуется признать, что у всего есть душа: у дерева, у цветка, у воды… У детей это обычно получается само собой. Наталья Александрова, сестра Татьяны Ивановны, рассказывала, что знает семью, где детям много раз по их просьбе читали сказку про Кузьку. Они знают текст местами почти дословно и давно уже зачислили домовенка в свою семью — считают его своим младшим братиком. А в Детской республиканской библиотеке кукольный Кузька встречает малышей в комнате сказок, и дети совершенно серьезно дарят ему по самым разным случаям конфетки, рисунки, поделки. Образы домовят, маленьких водяных и маленьких ведьмочек — еще и свидетельство того, что мы хотим научиться видеть мир с его «детской» стороны — беззащитным, нуждающимся в опеке и в бережном отношении. Это как сигнал самим себе: будем осторожны, двигаясь по миру, распространяясь в нем. Будем осторожны, как тряпичная кукла, которая старалась как можно легче ступать, чтобы не сделать больно травинкам под ногами. Как говорила Татьяна Александрова: «Я поняла, для чего нужны пейзажи! Когда-нибудь по пейзажам великих художников будут восстанавливать природу». А домовята, лешата, маленькие водяные и другие малыши держат в своих лапках тоненькие, но прочные ниточки, которыми они связывают наших детей с тем миром, из которого произошли, — с миром природы и культуры наших предков. Озорной язычок и волшебный сундучок Но Кузька — не только наследник мудрости и проказ старых домовых. Он еще и хранитель «живого великорусского языка». Татьяна Ивановна научила своего домовенка говорить языком Даля. (Далевский «Словарь», вспоминает Наталья Александрова, был самой зачитанной книгой в доме Берестова и Татьяны.) Речь Кузьки пересыпана рифмованными строчками, поговорками и прибаутками, звучащими для детского уха с завораживающей поэтичностью и с интригующей непонятностью. А Кузька все удивляется: «Вот тетеха, недотепа, невразумиха непонятливая!» В устах домовенка все эти слова и выражения, которые мы встречаем в словарях с пометкой «устар.», перестают быть анахронизмами, а становятся захватывающей словесной игрой, бесценным тренингом языкового чутья, возможностью прикоснуться к самому «нутру» родного языка. Кажется, будто Кузька не просто разговаривает — ласкает словечки, сыплет их вокруг блестящими драгоценными камушками — подбирай, не зевай! На таком языке говорить весело. И жить весело. Особенно если у тебя есть волшебный сундучок. Кузькин сундучок, превращающий детские рисунки в волшебные сказки, не дающийся в руки «нечувственникам и ненавистникам», — не просто литературный ход и повод для разворачивания сказочной интриги. Это открытая педагогическая ситуация. Сундучок так и просится со страниц книги в руки умного педагога: «Возьмите меня (Вам можно!), наполните меня рисунками (Ведь рисовать умеют все дети и еще — Дед Мороз!) и сочиняйте, придумывайте сказки! (Это так интересно! Это так… полезно!) То, что сказка может получиться из любого детского рисунка, — очень важное утверждение. Значит, это «открытый» жанр. Он пока еще не потерял своей «народности», доступности. Он живет — здесь и теперь. Литературная жизнь домовенка Кузьки Тогда в Поленове Берестов и Татьяна явились как-то к обеду с новостью: «А у нас появился домовенок Кузька». Семьдесят второй был для писательницы самым плодотворным годом работы над сказкой. Она ее практически закончила. Но увидеть книжку изданной ей так и не удалось. В 1975 году вышла маленькая книжечка «Кузька в новой квартире» — реально лишь введение к основному тексту сказки. Слово «домовенок» из заглавия было снято: и без того, с точки зрения атеистического воспитания, тема сомнительная. Так что слишком откровенно дразнить гусей не стоит — не будем выносить на обложку какое-то странное слово — «домовенок». Иллюстрировать книжку Александровой не дали: конечно, Кузьку она придумала. Но для разрешения на «серьезную работу» необходимо предъявить удостоверение члена Союза художников. Членом Союза художников Татьяна Ивановна не была, хотя и обладала к этому времени уже приличным стажем живописца. А потому до работы — над своим собственным произведением, над увиденными «тайным зрением» образами — ее не допустили. Пусть потренируется пока на книжках-малышках. Выход сказки радости ей не принес. Кузька там до неприличия напоминал Карлсона — толстый, пузатый и какой-то… старый. Одно утешение, что в лаптях. А потом Татьяна заболела. Страшной и мучительной болезнью. И все хорошее, что случилось с Кузькой, произошло после ее смерти… Наталья Ивановна, сестра Татьяны, ставшая спутницей Берестова в последние годы его жизни, рассказывает, что Валентин Дмитриевич очень тяжело переживал смерть жены. Холодному дню на кладбище посвящено пронзительное, как сердечная боль, стихотворение: Розы в блеске морозного дня. У могилы стою на ветру. И впервые утешит меня Мысль о том, что я тоже умру. Но едва поминальную еду убрали со стола, достал из ящиков и разложил перед собой рукописи Татьяны. Среди них — «Кузька», многократно перепечатанный на машинке. Кузька Геннадия Смолянова. Кадры из мультфильма. Через три дня после похорон позвонили из «Союзмультфильма», попросили передать Татьяне Ивановне, что прочитали ее сказку и заказывают ей сценарий мультфильма. Берестов собрал в кулак все свое мужество и засел за сценарий. Вместе с режиссером Аидой Зябликовой и с художником Геннадием Смоляновым они сделали два фильма. Кузька, появившись на экране, тут же приобрел невероятную популярность у детей. В этом, собственно, никто и не сомневался. А параллельно с работой над мультфильмами Валентин Дмитриевич воевал за издание полного текста сказки. Сейчас уже невозможно представить работу книжных издательств доперестроечного времени: на издание книг утверждался пятилетний план. И если рукопись не попадала в число плановых «счастливчиков», ее издание переносили… на следующую пятилетку. Берестов случайно узнал, что книге про домовенка грозит именно такая судьба, и бросился в атаку. Издание «Кузьки» стоило ему инфаркта. Книга увидела свет в 1991 году. С момента выхода в свет сказки и мультфильма Кузька зажил самостоятельной жизнью — отделился от «материнского» текста и пошел гулять по детским утренникам, обживаться в детских играх и рисунках. Так же, как Незнайка, Чебурашка или Винни-Пух. Такая самостоятельность — безусловное свидетельство писательской удачи: значит, герой состоялся, получился живым и ко времени. Но подобная жизнь всегда сопряжена с опасностями. Особенно в эпоху коммерческого книгоиздания. Чем чревата популярность для героя? Безжалостным тиражированием имиджа в отрыве от контекста, а значит и от содержания, во имя прибыли. И в начале «новой эры» Кузька «попался»: его поместили на страницы раскрасок, выпускающихся тысячными тиражами, эксплуатирующих его образ и имя, но имеющих мало отношения к тому «глобальному замыслу», который вынашивала Александрова. Вряд ли она пришла бы в восторг от его новых «приключений» и «спутников жизни»: слишком мало там от образов, увиденных «внутренним зрением», не говоря уж о языке Даля. Но проследить за домовенком сегодня некому: ни Татьяны Ивановны, ни Валентина Дмитриевича уже нет в живых… Давайте дружить Кузьками А на праздник в Поленово съехались Кузьки всех ростов и видов. Вот «местный Кузька» — девяти лет отроду, живой и выразительный, бывалый уже артист поленовского театра (театральные спектакли — одна из традиций музея-усадьбы). Говорят, в будущем — директор поленовского музея. Он ведет праздник и приветствует гостей. Другой — темноволосый, немного робеющий, приехал из Кургана, где издают журнал «Нафаня». Третий — самодельная перчаточная кукла — удобно устроился на руке у девчушки из поселка Страхово, что недалеко от Поленова, и терпеливо дожидается начала кукольного спектакля. Четвертый — гость московский. Оторвался от важных дел в Государственной центральной детской библиотеке (хоть и кукла, а существо уважаемое!), чтобы привезти в подарок сельским детям книжки Татьяны Александровой. А еще пятый, шестой, десятый Кузька: эти, не тратя зря времени, сразу отправились на выставку и расселись там на лавочках да на полочках: «Вы на нас полюбуйтесь, а мы на вас поглядим!» Глядя на все это пестрое, веселое, праздничное многообразие, кто-то не выдержал и воскликнул: «Как же здорово, что домовенки везде есть! А давайте дружить… Кузьками!» А почему бы и нет? Ведь в любом добром доме живет добрый домовой (или домовенок). А домовые, говорят, любят ходить друг к другу в гости… Кто действительно сумел по достоинству оценить Кузьку, так это японцы. Они-то очень хорошо знают цену традиции. Поэтому японские дети получили в подарок прекрасно изданную книжку в твердом переплете с суперобложкой и с еще одним вариантом графического изображения домовенка.             Автор благодарит Наталью Ивановну Александрову за рассказ о жизни и творчестве Татьяны Александровой и за возможность воспользоваться материалами семейного архива. *Цитируется по статье В.Берестова «Лучшая из женщин».