Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Дошкольное образование»Содержание №22/2002

КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ

Так получаются рисующие дети

Детская изостудия в ГМИИ им. Пушкина отметила свое 40-летие

Жили-были маленькие человечки.
Если они попадали туда, где им интересно,
они тут же вырастали и всех удивляли своими талантами.
А в скучном месте уменьшались, да еще и капризничали.
Такие у них были необычные организмы.
В.Кротов

Вот уже 40 лет набирают в студию пятилетних детей, и в течение пяти лет один раз в две недели они ходят по залам, рассматривая картины, скульптуры, археологические экспонаты, разговаривают, а потом, набравшись впечатлений, идут в студию рисовать.
С 1972 года изостудией в течение 20 лет руководила Нина Николаевна Кофман, которой посвящена выставка (в Зале истории музея) работ ее учеников. Некоторые из них стали профессиональными художниками, большинство же как-то иначе «взрастили и преобразовали» дар, полученный от любимого педагога. Не выйдя на профессиональную стезю, они тем не менее продолжали рисовать для себя, для своей души, что иногда оказывается гораздо интереснее и с художественной точки зрения. Дело в том, что в студии никогда не ставилась задача вырастить всех поголовно художниками, как не было и четкой задачи развития у детей разнообразных художественных навыков. Посетители музея частенько сокрушаются: «Ну вот, опять детский сад привели! Бедные дети, что они здесь увидят? Что поймут, запомнят?» Но опыт подтверждает: запомнят многое, и многое повлияет на их формирование как личностей — об этом говорят и сами ставшие взрослыми выпускники студии.
А ведь и вправду интересно, что происходит в студии, как и чему учатся дети, как они рассматривают произведения искусства, «доступные» только взрослым. Об этом нам рассказывает преподаватель изостудии Наталия Евгеньевна БОЧАРОВА — художник и замечательный педагог. А то, что она замечательный педагог, понимаешь очень быстро — стоит лишь раз побывать на ее занятии.

— Наталия Евгеньевна, как вы отбираете детей, как можно различить особенно способных и одаренных детей?

— К нам приходят детки с мамами и бабушками и со своими рисунками. Принимаем мы по количеству и качеству работ. Рисовать дети должны много, любить это и испытывать в этом внутреннюю необходимость — такие дети нам подходят. Когда же мы говорим о качестве, то имеются в виду не навыки, а то, как работает воображение, какое внимание ребенок обращает на мелкие детали (туфельки, бусинки у принцесс, которых рисуют девочки, многочисленные самолетики и солдатики на полях сражений у мальчиков). Ведь музейные экспонаты связаны с материальной культурой, и таким детям всегда можно объяснить элементы костюма или обратить их внимание на детали в картине, потому что они уже внутренне склонны к этому. Детей более младшего возраста мы не берем, они просто физически не выдержат программу, хотя бывают исключения. Но студия изначально формировалась из рисующих детей.

— Эти рисующие дети чем-то еще отличаются от остальных детей? Можно ли их вырастить «специально»?

— Очень многие дети от природы владеют цветом, линией, и если такому ребенку еще и по всему дому разложить листочки, карандаши, фломастеры, гелиевые ручки, красочки, если он знает, что, нарисовав пятнышко, он покажет его маме или бабушке, и они скажут: «Ах, как красиво, какой молодец, какое красивое пятнышко нарисовал!» — то ребеночку захочется снова и снова рисовать пятнышки, а когда у него вдруг получится головоног и мама вообще придет в восторг, тогда ему захочется одеть головонога и нарисовать вокруг него какую-то атмосферу. Так получаются рисующие дети, только нужно обязательно хвалить ребенка за малейший самостоятельный шаг, нужно искренне восхищаться, и тогда будет продвижение вперед.
Правда, в развитии каждого ребенка наступают моменты спада потребности в рисовании, и ребеночек просто перестает дома рисовать (в студии все происходит как обычно). Мамы тут же бросаются в панику. Всех родителей я призываю успокоиться и подождать: это проходит, что доказано практикой, рисование часто вступает после такого затишья на новый уровень.

— Наталия Евгеньевна, расскажите, пожалуйста, о вашей методике и о ваших задачах.

— Все было уже сделано Н.Н. Кофман — как показать детишкам музей, как знакомить их с произведениями искусства, — и когда я пришла в музей, мне предложили работать по разработанному, готовому методу. Коротко говоря, он заключается в следующем: мы 25 минут ходим по залам и смотрим шедевры мировой культуры. Вторая часть занятий заключается в том, что мы идем в студию — она находится рядом, и мы можем непосредственно донести свое впечатление до листа бумаги. В течение пяти лет ребенок ходит в Музей изобразительных искусств им. Пушкина, и можно говорить о развитии его вкуса, эстетических представлений. Кстати, это очень полезно и сопровождающим детей мамам и бабушкам. Для нас самое главное, чтобы дети полюбили музей, полюбили изобразительное искусство, чтобы они могли общаться с изобразительным искусством, чтобы в своей жизни они могли получить от этого большое удовольствие. Чтобы они, помимо каких-то других житейских дел, имели эту возможность творчески воспринимать, причем желательно все на свете.
Все наши занятия можно назвать модным словом «интерактивные», но такие занятия были в Пушкинском музее всегда. Дети рассуждают, или я обращаю на что-то их внимание, или смотрю вместе с ними на то, что они заметили и удивились, — в любом случае познание происходит в интенсивном общении и обмене впечатлениями.

— Расскажите, пожалуйста, как вы показываете детям произведения искусства?

— Главный вопрос — как обратить внимание ребенка на интересную и сложную живопись? Например, мы подходим к картине Клода Моне «Маковое поле», но дети совсем не обязательно будут смотреть на это «Маковое поле», хотя оно очень красивое и очень нравится взрослым. Поэтому я подхожу к картине и говорю: «Дорогие мои, посмотрите, вот художник нарисовал маковое поле». Потом обращаюсь к кому-то конкретно: «Настя, а в каком поле, из каких цветов ты хотела бы полежать?» Настя начинает задумываться и говорит: «Я не знаю…» Тогда я обращаюсь к другой девочке: «Оля, а ты в каком бы поле хотела полежать, из каких цветов?» И уже у всех остальных начинает работать мысль. «Представь, ты лежишь, а вокруг тебя цветы. Какие это цветы?» Тут девочка Настя, к которой я обращалась первой, уже додумалась и говорит: «Фиалки». И все остальные начинают понимать, что есть много-много разных цветов, а я говорю: «Чудесно, ты в фиалках!» А Оля тут же произносит: «А я в тюльпанах». Дальше все идет, как по цепочке: кто-то в ромашках, кто-то в незабудках, и, наконец, Арсений говорит очень серьезно: «А я в розах», — чем приводит в восторг бабушек, которые тут же говорят: «Надо же, какой мальчик, он даже колючек не боится!» Но он-то имеет в виду сам цветок, а не какие-то там колючки!
После того как все мы представили, в каком поле мы лежим, возвращаемся к картине: «Мы представили поле, в котором мы лежим, а тут художник представил себя, как он лежит в маковом поле. Посмотрите, какого цвета это поле?» А поскольку детки рисующие, то цвета в целом они знают очень хорошо. Детей мы набираем по способностям, и они могут увидеть и назвать очень сложный цвет — например, розовый с оранжевым. А к этому полю они уже не относятся как к чему-то чужому, они начинают сопереживать художнику. Он же увидел и несказанно удивился этому полю, поэтому оно получилось такое красивое, оно ему по цвету очень понравилось. А дальше уже эту картину можно обсуждать по планам: как дальние планы растворяются в воздухе, как первый план к нам приближается. Так происходит общение с картиной.
Так можно говорить о чем угодно, хоть о греческой скульптуре, хоть о древней керамике. Когда мы смотрим на ассирийские сосуды и кувшины, которые в зале очень удачно стоят группой, я предлагаю детям представить, на что они похожи, и оказывается, что они похожи на целую семью — на папу, маму и детей, на бабушку и внуков, у каждого свой вариант. Так что-то малопонятное и неизвестное приближается и превращается в знакомое и близкое, начинает входить в жизнь ребенка.
Более старшие дети делают в залах наброски в карандаше, а когда приходят в студию, то могут сделать их в цвете — любом, какой они сами придумают, могут одеть статуи, придумать пространство вокруг (рисуем мы в залах сидя на полу, на плетеных ковриках).
Как я уже говорила, вторая часть занятий проходит в студии, которая находится рядом. Мы могли посмотреть одну или две картины, на что-то еще обратили внимание, и теперь я предлагаю детям несколько тем, причем в одной из них или прямо повторяется название картины, или оно как-то обыгрывается. Мальчики и девочки бывают в разных настроениях, поэтому темы предлагаются на выбор.
В студии я их не учу, хотя в залах мы рассматриваем, какими мазочками рисовал художник, как двигалась его рука, пробуем сами по воздуху повторить это движение. В студии это получается само собой, я им не говорю: «Давайте делать такими мазками». Мы всегда стоим на том, что мы не учим детей рисовать. Профессиональным, ремесленным навыкам лучше всего начинать учить лет с 12, а к нам приходят дети с 5 до 10 лет. Даже когда на четвертом и пятом году мы переходим в залы, чтобы делать наброски, я их не учу пропорциям или построению. Наш главный принцип: увидели, что-то заметили — и нарисовали. Я им постоянно повторяю: «Глаз — рука».
Но есть и специальные навыки, которые мы прививаем. Детки могут рисовать как хотят, но мы обращаем их внимание на то, что в картинах, на которые они смотрят, нет белого, кроме бликов, картина вся заполнена цветом, — и дети начинают понимать, что такое изобразительная поверхность, как нужно ее заполнить, чтобы наша картина была цельной. Такие вещи, безусловно, детям надо объяснять. Я рассказываю им, что такое край листа, как располагается та или иная композиция, обращаю на это их внимание в залах музея.

— Мне кажется, что именно так дети сами «дозревают» до понимания какого-нибудь художественного приема или метода. Получается, что они свободны в своем развитии, но каждый в своей деятельности имеет осмысленную цель.

— Все дети, которые приходят к нам в 5 лет, а уходят в 10, сохраняют свою индивидуальность, потому что у нас каждый из них, с самого начала и до самого конца, остается самым талантливым — и это удивительно. Мы ни в коем случае не навязываем им какую-то определенную манеру, например, писать море, каждый из них пишет море так, как считает возможным, посмотрев шедевр. Таким образом, индивидуальность сохраняется. Стили разных мастеров развивают вкус, не сковывая творческую фантазию и творческую интуицию, и работы у детей получаются много лучше, богаче, чем потом у них же в художественной школе. В свое время кому-то из них, возможно, придется заняться ремеслом, и в какой-то момент мы рекомендуем художественную школу.

— Жители больших городов имеют счастливую возможность регулярно бывать в художественных музеях. А что делать остальным?

— Показывать книги по искусству и репродукции, если они не слишком плохого качества и не очень меняют цвет, потому что отталкиваться только от окружающей среды может быть даже вредным. У нас есть города с большим внутренним историческим миром, и можно обратить внимание детей на те или иные уголки родного города. Но то, что связано с мировой культурой, нужно обязательно показывать в книгах, в иллюстрациях, чтобы не свариться в собственном соку, чтобы всегда было куда стремиться. Детей нужно настраивать на общую традицию в искусстве, потому что наша российская традиция совпадает с мировой, имеет внутренние течения, совпадающие с течениями в мировой культуре, хотя, безусловно, имеет и самобытность.

— Скажите, пожалуйста, существует ли особая «живопись для детей» — как литература, которая бывает детской и взрослой?

— Нет, конечно. Каждый ребенок выбирает картину для себя, это очень хорошо заметно в музее. Причем этот выбор может быть совершенно неожиданным, как говорится, лечь на настроение. Бывает, что ребенок просто застывает перед картиной, что-то внутри него отзывается — может, на сюжет, на цвет или на композицию, но что-то глубоко поражает ребенка, буквально притягивает его.
Все дети хорошо чувствуют себя в зале Матисса (впрочем, там и взрослым неплохо). На первых занятиях я веду их в зал Матисса, и его живопись как-то сразу охватывает детей. Они приходят в студию и вдруг начинают раскрепощенно писать красками, цвет сразу как-то усложняется. Мне кажется, что у многих детей, когда они встречаются с шедевром мировой культуры, который оказывается с ними в одних внутренних ритмах, как бы совпадает с ребенком, после этого обычно наступает перелом: ребенок вдруг начинает бурно развиваться, произведение словно подталкивает ребеночка найти себя — в том числе и после сложных переломных периодов.
Конечно, наш музей уникален, так же как уникальны Русский музей или Эрмитаж. У нас есть возможность провести детей по всем этапам развития мирового изобразительного искусства. В регионах сделать это намного труднее. Но можно знакомить детей с искусством по книгам, и это обязательно сыграет свою роль. Теперь, когда можно поехать за границу и увидеть Боттичелли или Джотто в подлиннике, оказывается очень важно, что ты их узнаёшь, а не впервые видишь, хотя, конечно, впечатление от подлинника несравненно богаче. Кстати, наш музей задумывался и строился Цветаевым именно как музей слепков; подлинников скульптуры у нас очень мало, но много качественных слепков, и все это было сделано для того, чтобы дети могли познакомиться с мировой культурой, не уезжая для этого далеко.

Беседу вела Ольга ТИТАЕВА

 

Рейтинг@Mail.ru