Благая весть Януша
Корчака
Януш Корчак — врач, писатель и педагог,
погибший в немецком концентрационном лагере
Треблинка вместе со своими воспитанниками —
детьми из варшавского Дома сирот.
Корчак отказался спасти свою жизнь трижды. В
первый раз — когда принял решение не
эмигрировать в Израиль перед оккупацией Польши,
чтобы не оставлять Дом сирот на произвол судьбы
накануне страшных событий. Во второй раз — когда
отказался бежать из варшавского гетто. А в третий
— когда все обитатели Дома сирот уже поднялись в
вагон поезда, отправлявшегося в лагерь. Легенда
рассказывает, что к Корчаку подошел офицер СС и
спросил:
— Это вы написали «Короля Матиуша»? Я читал эту
книгу в детстве. Хорошая книга. Вы можете быть
свободны.
— А дети?
— Дети поедут. Но вы можете покинуть вагон.
— Ошибаетесь. Не могу. Не все люди — мерзавцы.
Никого из очевидцев этого разговора не осталось
в живых. Как не осталось свидетелей и тому, что
Корчак по дороге в Треблинку рассказывал детям
сказки, чтобы отвлечь их от тяжелых мыслей.
Но эти эпизоды настолько характерны для личности
«старого доктора», настолько соответствуют
стилю всей его педагогической и человеческой
жизни, что не вызывает сомнений — это было именно
так.
Януш Корчак — педагог, который отказался
покинуть своих детей на пороге газовой камеры. Не
покинул и погиб, хотя мог бы спастись.
* * *
В общем-то можно больше ничего не знать
о Корчаке. Такая гибель требует, чтобы во всех
«педагогических вероисповеданиях» это имя было
канонизировано и все педагоги склоняли бы голову
перед портретами Януша Корчака. И еще она должна
научить их таким словам: «Боже, не дай нам узнать,
способны ли мы сами на такое! Не дай нам узнать
никогда!»
Но портреты Корчака в педагогических
учреждениях встречаются не часто. Многие
педагоги до сих пор не знают этого лица.
Я повесила фотографию Корчака над
своим рабочим столом, когда пришла работать в
детский сад. Через месяц грянула проверка. В
группу стремительным атакующим шагом вошли три
дамы и с плохо сдерживаемым гневом стали
открывать шкафы, громко хлопая дверцами и
вываливая наружу содержимое ящиков.
Начальственный гнев опережал ревизию, а жесткие
манеры профессиональных контролеров плохо
вязались с самим понятием «детский сад».
Проверяющие остались крайне недовольными:
игрушки — не те, пособия — не те, уголки — не те.
Педагог — тоже, по-видимому, не тот.
— И вообще: почему у вас Чуковский висит не в той
зоне?
В этот момент мы поменялись ролями. Чувство
унижения, раздражения и страха ушло. Я ощутила
спокойствие и глубокую правоту. Эти люди — они не
знают Корчака. И они пришли отдавать указания?
— Это мое рабочее место, а не «зона». «Зона»,
простите, — это из лагерного жаргона. Да и вряд ли
я бы повесила портрет Корчака — в зону. Он свое
зоне отдал...
Смерти Корчака было бы довольно, чтобы
увековечить его имя. Но легендарная смерть была
завершением легендарной жизни.
Корчак был врачом, писателем и педагогом. И его
жизнь — некое педагогическое евангелие,
возвещение благой вести о ребенке. Более чем за
полвека до появления Конвенции о правах ребенка
он написал: «Ребенок имеет право на уважение».
Задолго до ратификации этой Конвенции
европейскими государствами он на вверенном ему
пространстве реализовал права детей на жилье, на
заботу, на уход, на образование. В Доме сирот
учили читать, писать и считать до последнего
момента — до отправки в лагерь. А еще были
занятия в кружках и встречи с интересными людьми.
Ну, не бессмысленность ли, если все еврейские
обитатели Варшавы, включая детей, уже были
обречены? Но жизнь ребенка имела для Корчака
непреходящее значение — каждый ее день, каждая
минута, пребывание здесь и теперь. Вся его судьба
стала примером того, «как любить детей».
В двадцатые годы Корчак, среди других
произведений, написал для детей повесть «Король
Матиуш Первый». Это история мальчика-короля,
который хотел быть реформатором. Матиуш мечтал,
чтобы жизнь в его стране строилась на
справедливых законах и на парламентском
правлении. И чтобы дети тоже имели в парламенте
право голоса.
«— Господа министры! — начал Матиуш и выпил воды,
так как собирался говорить долго. — Мы решили,
что управлять страной должен весь народ, чтобы
весь народ мог сказать, что ему нужно. Но вы
забыли, господа, что народ — это не только
взрослые, но также и дети. У нас несколько
миллионов детей, и они тоже должны управлять.
Пусть будут два парламента: один — для взрослых,
и там будут депутаты взрослых и министры
взрослых, а другой — для детей, и там дети будут
депутатами и министрами…
Матиуш четыре раза пил воду и говорил очень
долго, и министры поняли, что это не шутка, что
сейчас дело идет не о шоколаде, не о коньках или
качелях, а об очень важной реформе.
— Я знаю, что это трудно, — закончил Матиуш свою
речь. — Все реформы трудны. Но надо начать. Если
мне не удастся сделать все, как надо, мои реформы
завершит мой сын или внук.
Министры склонили головы. Это правда — дети тоже
народ, следовательно, они имеют право управлять.
Но как это сделать? Сумеют ли они, не слишком ли
они глупые?..
…В детском парламенте все было устроено так же,
как у взрослых, только ручки у дверей были ниже,
чтобы самые маленькие депутаты могли сами
открывать двери; стулья были низкие, чтобы у
детей ноги не болтались в воздухе, окна были ниже,
чтобы дети могли смотреть на улицу, когда
совещание не будет очень интересным…»
В описании парламента для детей
безошибочно угадывается корчаковский стиль — с
его неизменным сочувствием к «маленькому
человечку», которому приходится смотреть на мир
снизу вверх. Но Корчак был практиком и потому
никогда не идеализировал детей. Он любил их и
понимал, как никто другой. Однако знал: и детям
могут быть свойственны черствость и жестокость,
лживость и глупость.
Парламентская республика Матиуша — такая
прекрасная, разумная и справедливая в планах
маленького короля — гибнет от детского
безрассудства и предательства взрослых.
Когда моим детям оставалось полгода до
выпуска из начальной школы, я стала читать им
«Матиуша Первого» — каждый день по несколько
страниц. Я хотела успеть до конца мая. Детям книга
нравилась. В ней много захватывающих
приключений. Но я ждала одного момента, чтобы
проследить за детской реакцией. Вот оно: в стране
Матиуша взбунтовались дети. Бунт перерастает в
государственный переворот, дети захватывают в
свои руки всю полноту власти. Описание
«свержения» взрослых невероятно веселит моих
учеников. Они просто за животики хватаются, когда
я читаю, что взрослые по утрам отправляются в
школы, а дети — в конторы и на фабрики. Но вот
новая страница: что в армии делается? Дети
хозяйничают: истратили на салюты весь порох,
испортили пушки. Что на фабриках делается? Все
испорчено. Половина магазинов в городе закрыта,
потому что все разворовали. На железнодорожной
станции перевернулся состав: стрелочник пошел
играть в мяч, а начальник станции — на рыбалку.
Машинист не знал, где тормоз. В результате — сто
человек убитых. Смех обрывается. Это не игра в
перевертыши. Это о чем-то серьезном. Это о том, чем
в действительности являются права, всегда ли
требования детей обоснованны и всегда ли не
правы взрослые. Это о том, какая непростая
все-таки жизнь.
«Король Матиуш Первый» — детская антиутопия,
настоящий художественный учебник по демократии,
правоведению и политологии, адресованный детям и
педагогам.
Воспитанники Дома сирот были сложными
детьми. Большинство из них осталось без
родителей в результате еврейских погромов,
прокатившихся по Польше в 1918—1920 годах. Дети были
травмированы пережитым. До своего появления в
Доме сирот многим из них пришлось бродяжничать,
попрошайничать, воровать.
Корчак считал: главная терапия по отношению к его
воспитанникам заключается в том, чтобы учить их
жить в соответствии с законом: знать закон,
уважать закон, пользоваться законом, искать у
него защиты. Перед законом все равны. Это
основной принцип демократии. Поэтому в Доме
сирот была создана — точнее, выращена — система
самоуправления, не имевшая в то время аналогов.
В демократическом обществе гарантией прав
гражданина является суд. Суд и судебный совет
были главными органами самоуправления в Доме
сирот. Корчак сочинил специальный судебный
кодекс, включавший тысячу пунктов. В пунктах
судебного кодекса перечислялись поступки,
отклоняющиеся от допустимой нормы поведения, и
предусматривались наказания за них. Это был один
из самых гуманных судебных кодексов в истории
права; большинство его статей гласило: «Суд
считает, что виновного надо простить». В качестве
судей выступали члены судейской коллегии —
выборного органа, меняющего свой состав через
определенные промежутки времени. О судейской
коллегии были написаны слова, которые сегодня по
отношению к судам повторяют все правозащитники:
«Она не воплощает справедливость, но должна
стремиться к справедливости… не воплощает
истину, но должна стремиться к истине». Судейской
коллегии подчинялись все, даже директор. Корчак
трижды представал перед судом и был оправдан.
Корчак не любил читать детям нотации. Он считал,
что образ жизни учит и лечит лучше всего.
Бессмысленно рассказывать детям о чести, если
педагоги высказывают к ним неуважение.
Бессмысленно взывать к их моральным чувствам,
если они лишены элементарных прав: «наряду с
законом педагогического внушения и наставления
существует и закон антитезы, основанный на силе
сопротивления этому внушению, так что чтение
нотаций приводит и к обратным результатам».
Главный педагогический результат, к которому он
стремился, — разбудить в детях стремление к
лучшей жизни. К жизни, которая складывается в
результате серьезной внутренней работы над
собой.
«Мы не даем вам Бога, потому что вы должны открыть
его в своих душах путем усилия, в одиночестве, —
говорил он выпускникам 1919 года. — Мы не даем вам
родины, так как ее вы должны открыть трудом ваших
сердец и мыслей. Мы не даем вам любви к людям, ибо
нет любви без прощения, а прощение — это тяжелый
труд, это ноша, которую каждый обязан нести сам.
Одну вещь мы даем вам: тоску по лучшей жизни,
которой нет, но которая наступит когда-нибудь, по
жизни истинной и справедливой. Может быть, именно
эта тоска приведет вас к Богу, к родине и к любви».
Король Матиуш дал детям своей страны
собственное знамя — зеленое, как летние леса.
Ведь дети обязательно должны выезжать летом за
город, чтобы быть здоровыми.
Знамя Дома сирот тоже было зеленым. На нем было
изображено цветущее каштановое дерево — символ
юности и надежды на будущее. Под этим знаменем
обитатели Дома сирот шли на вокзал для отправки в
Треблинку. И те, кого доктор проводил своими
напутственными словами в более счастливые для
приюта времена, тоже скорее всего погибли с
началом войны.
Детей Корчака не осталось в живых. Только книги.
Я иногда думаю: этот немецкий офицер
СС, который хотел отпустить Корчака, — он ведь
нарушал должностные инструкции? Возможно,
желание спасти автора любимой детской книги
родилось из островка того человеческого,
индивидуального, своего, что сохранилось в нем,
несмотря на нацистскую форму?
И это человеческое было живо благодаря
воспоминанию о «Матиуше». Корчак в тот момент не
мог думать об этой своей педагогической
«победе». Она была несоразмерна его труду, и он не
захотел воспользоваться ее плодами.
Но я, торопясь дочитать своим ученикам роман,
вкладывала в это почти мистический смысл: «Пусть
слова этой книги осядут в вас. И пусть в урочный
час проснутся, какую бы форму вы ни надели».
Марина АРОМШТАМ
|