Революция в детской
 Дeти уже больше не играютъ въ короли, въ эту
старую, наивную игру, начинающуюся
торжественнымъ дiалогомъ:
— Здравствуйте, король!
— Здравствуйте, милыя дeти!
И оканчивающуюся бeшеннымъ улепетыванiемъ отъ
короля его вeрноподданныхъ:
Поиграли и бросили.
Тоже уже больше не обольщаютъ наши дeти другъ
друга по двадцать разъ въ день радостной
возможностью легко и быстро сдeлаться царями.
Бывало въ дeтской только и слышишь:
— Кто найдетъ нянины ножницы, тотъ будетъ царь.
— Кто проскачетъ на одной ножкe вокругъ комнаты,
тотъ будетъ царь.
Теперь никому ужъ больше не хочется царствовать.
Bce поголовно стали революцiонерами,
республиканцами, соцiалистами.
Организацiя основана на самыхъ строгихъ законахъ
логики.
Тe, кто побольше, называются большевиками, тe, кто
поменьше, разумeется, — меньшевики.
— Товарищъ-меньшевикъ, пожалуйста, не кладите въ
роть мою краску! Если ты ее дуракъ проглотишь, то
чeмъ же я буду новое знамя красить!
Товарищъ-меньшевикъ послушно выплевываетъ на
столъ тоненькую красную лепешечку, до такой
степени обсосанную, что она уже больше не годится
для художественнаго употребленiя.
— Гдe была плюска, тамъ стала вдавочка, —
меланхолично замeчаетъ крошечная дeвочка и она же
спасаетъ положенiе, пожертвовавъ на знамя, вмeсто
раскрашенной бумажки, кумачевый лоскутъ изъ
куклиныхъ запасовъ.
Красное знамя готово и водружено на самомъ
почетномъ мeстe. Подъ сeнью его ночью собирается
дeтскiй митингъ. Граждане босые, въ однeхъ
рубашенкахъ, но исполнены чувства собственнаго
достоинства.
 Даже
самые маленькiе изъ меньшевиковъ, — тe, что еще не
смeютъ вылeзать изъ кроватокъ со страха, что
вдругь придетъ волкъ и схватитъ ихъ за ногу, даже
тe не спятъ и принимаютъ дeятельное участiе въ
обсужденiи главнeйшихъ пунктовъ освободительной
программы.
Прежде всего, отчего ихъ въ восемь часовъ
укладываютъ спать, когда всeми уже рeшено, что въ
восемь часовъ — рабочiй день. Сами большiе сидятъ
небось и до десяти часовъ и до двeнадцати.
— Разъ папа съ мамой сидeли такъ долго, что всe
часы прошли.
— Да ты почему, Петька, знаешь?
— Очень просто! Я въ щелку подсмотрeлъ. Проснусь,
посмотрю и опять лягу! Потомъ опять проснусь и
подсмотрю.
Дeти крайне возмущены и сговариваются перевести
часы назадъ или еще лучше, сломать стрeлку, чтобы
никогда уже больше не показывала обидный часъ
укладыванiя по постелямъ.
Тоже бонна... Къ чему имъ теперь бонна?
У нихъ есть свой выбранный милицiонеръ, который
гораздо лучше бонны слeдитъ за порядкомъ и
справедливостью.
Стоитъ только завизжать попронзительнeе.
— Господинъ милицейскiй! Онъ хочетъ у меня отнять
шоколадину!
И сейчас же — бацъ! бацъ! — раздадутся бодрые
милицейскiе подзатыльники.
А пока бонна пришла бы на помощь, любитель чужой
собственности успeлъ бы не только шоколадину, но
и цeлое яблоко схрустать.
А что, если не давать боннe за обeдомъ пирожнаго,
можетъ быть она отъ нихъ и отвяжется!
Супъ и котлеты пускай кушаетъ. Что же, это и
преступникамъ полагается. А крему или желе не
позволять брать ни одной ложечки.
Оставляла же она ихъ безъ пирожнаго.
А теперь они ее. Революцiя.
Но главное, главное, съ завтрашняго же дня всe за
работу.
Солдаты въ окопы, рабочiе къ станкамъ.
Окопы строятся на скорую руку изъ книгъ, изъ
игрушекъ, изъ нотныхъ тетрадей.
Ничего не подeлаешь, паркетъ не взроешь.
Настроенiе самое бодрое: война до полной побeды и
никакихъ разговоровъ.
А въ другомъ концe комнаты работа кипитъ во всю.
Кто вколачиваетъ гвоздь въ подоконникъ, кто
вертитъ пустую мельницу, кто просто стучитъ
палкой объ полъ.
Маленькая дeвочка, не разгибаясь, шьетъ какiя-то
тряпочки.
— Что это ты шьешь, Люся!
— Не знаю, дядя. Что выйдетъ. Вчера я шила
наволочку, а вышелъ чепчикъ. Что-то выйдетъ,
что-то выйдетъ?
МЮРГИТЬ.
(По материалам педагогического
журнала «У Лукоморья», февраль 1917 г.)
|