Это случилось в то время, когда в Риме
был императором Август, а в Иудее правил Ирод.
Глубокая, таинственная ночь
спустилась на землю, такая темная, черная, какой
еще никогда не видели люди. Можно было подумать,
что весь земной шар погребен под сводами
глубокого погреба или окутан густой черной
пеленой. Невозможно было на самом близком
расстоянии отличить землю от воды, легко было
заблудиться на самой знакомой дороге. Ни один луч
света не падал с небес, ни одна звезда не зажглась
в эту ночь на мрачном, таинственном небосклоне, а
месяц отвернул свой ясный лик от земли.
Эта ночь была полна какой-то великой,
чудесной тайны!
Такими же глубокими, как тьма, были
тишина и молчание на всей земле. Ни один звук не
хотел нарушить торжественного, глубокого
молчания этой ночи. Реки затаили в глубине свое
течение, не было слышно ни плеска волн, ни шелеста
листьев, замерли ветры, и даже листья осины
перестали трепетать.
Если бы кто-нибудь взглянул в эту ночь
на море, то увидел, что волны морские не ударялись
о прибрежные скалы, остановили свое вечное
движение, а в пустыне песок не хрустел под ногами
путника. Вся природа замерла, чтобы не нарушать
торжественного покоя святой ночи. Даже трава не
осмеливалась расти в эту ночь, роса не сверкала
алмазными каплями, а цветы не дерзали испускать
благоуханий.
В эту ночь хищные звери не нападали,
ядовитые змеи не жалили, собаки не лаяли. Еще
удивительнее и прекраснее было то, что даже
неодушевленные предметы не хотели нарушать
святости чудесной ночи, отказывались помогать в
недобром деле. Ни одна отмычка не помогла бы вору
открыть замок, ни один кинжал не пролил бы кровь.
Как раз в эту ночь в Риме несколько
человек в темных плащах вышли из дворца
императора и направились через город к
священному Капитолию. Нынче днем сенаторы и
другие знатные римляне объявили императору о
своем намерении воздвигнуть в честь Августа храм
на священном холме Рима. Но Август еще не дал им
на это своего согласия. Император не знал, угодно
ли богам, чтобы рядом с их храмами на священном
холме был поставлен храм в честь него, человека.
Август решил узнать волю богов через своего
бога-покровителя; он и шел теперь, ночью,
окруженный лишь самыми близкими друзьями, чтобы
принести жертву своему богу-покровителю и тем
умолить его открыть волю богов.
Император был стар и слаб; его несли на
носилках, потому что Августу было бы не под силу
подняться на вершину холма по высоким ступеням
лестницы Капитолия. Август сам держал клетку с
двумя голубями, предназначенными для
жертвоприношения. Ни жрецы, ни сенаторы, ни
солдаты не сопровождали императора; с ним были
только его друзья; впереди шли слуги с зажженными
факелами, свет которых разгонял ночную тьму; тут
же шло несколько человек рабов — они несли
треножник, уголья, священный нож и огонь —
словом, все необходимое для жертвоприношения.
Император был весел, по дороге он, не
переставая, беседовал и шутил со своими друзьями.
Ярко горели факелы, и пока путники шли по узким
улицам Рима, никто из них не заметил ни
чрезвычайной мглы, ни поразительной тишины этой
ночи. Но когда поднялись они на верхнюю площадку
Капитолия и достигли открытого места,
предназначенного для нового храма — в честь
Августа, люди заметили, что в природе происходит
что-то необычайное.
Свет многочисленных факелов рассеял
тьму на площадке утеса, и при свете их люди
увидели на самом краю обрыва какую-то огромную,
бесформенную темную массу. Сначала путники
приняли ее за сломанный бурей пень оливкового
дерева или старый обломок какой-нибудь древней
громадной статуи, но, наконец, люди разглядели,
что это — живое существо, и в ужасе отступили:
перед ними была старая мудрая сивилла.
Трудно было представить себе существо,
более изможденное временем, долгими годами;
огромного роста, с поднятыми старыми, длинными,
как крылья, костлявыми руками, старуха
производила впечатление мрачной, зловещей птицы.
Уже много, много лет старая сивилла не
показывалась людям, не выходила из горного
ущелья, где жила в одной из скалистых пещер. Что
могло заставить эту вещую старуху подняться на
крутой обрыв Капитолия?
При виде старой сивиллы ужас охватил
спутников императора Августа:
— Она недаром пришла сюда нынче ночью,
— тревожно шептали люди, — она мудра и обладает
высшими знаниями, ей столько же лет, сколько
песчинок на морском берегу. Что предвещает ее
приход: добро или зло? Ведь она знает все, что
должно случиться с человеком, она пишет свои
пророчества на листьях деревьев и повелевает
ветру отнести вещие слова тому, кому они
предназначены. Может быть, она пришла сюда, чтобы
предсказать императору грядущую судьбу?..
Страх, овладевший людьми, был так
велик, что они готовы были пасть на землю по
первому знаку сивиллы. Но старуха сидела
неподвижно, как неживая, и, казалось, даже не
заметила, что пришли люди. Затенив глаза рукою,
она пристально вглядывалась в черную,
беспросветную тьму. Но как могли что-нибудь
различать ее старческие глаза, когда на
расстоянии всего нескольких шагов мрак
становился непроницаемым?
Тут, на вершине, люди сразу заметили,
как темна была ночь; словно темные завесы
спускались с небес, и взор не мог ничего
различить на расстоянии протянутой руки от света
факела. С удивлением заметили люди, что Тибр
точно спит мертвым сном, ни разу не донеслось
ропота его шумливых журчащих волн. Воздух был
душный и влажный, с трудом можно было дышать;
какая-то обессиливающая истома овладевала
людьми, с трудом могли они двигаться, руки и ноги
отказывались повиноваться, холодный пот
выступал на лбу.
Каждый подумал, что в эту ночь
происходит что-то необычайное, непонятное.
Но никто из друзей императора не
решился сознаться, что боится. Не желая огорчать
императора, они старались уверить его, что все
необычное в этой ночи — добрые предзнаменования
для Августа: вся природа затаила дыхание и жизнь,
чтобы приветствовать нового бога! Старая
сивилла, наверное, пришла для того, чтобы оказать
покровительство императору, поклониться и
приветствовать его.
Друзья императора не подозревали, как
далека была от них в эти мгновения старая
сивилла. Дух ее перенесся через необозримые моря
и пустыни в далекую страну Востока. Старухе
казалось, что она идет по незнакомому обширному
полю. Старческие ноги ее то и дело натыкаются в
темноте на какие-то мягкие кочки; нагнувшись,
старуха нащупала, что то были овцы: она шла через
огромное стадо спящих овец.
Вдали горел огонь пастухов, и старуха
направилась к догорающему костру. Пастухи мирно
спят вокруг костра, тут же лежат длинные
остроконечные палки, которыми они обычно
защищают свои стада от хищных зверей. Немного
дальше крепко спят сторожевые собаки; они не
слышат, как подкрадываются к стадам небольшие
звери со сверкающими глазами и острыми зубами.
Это — шакалы. Но овцы не вскакивают в ужасе, почуя
их, не лают собаки, не просыпаются пастухи — все
спокойно спят... О, чудо! шакалы не хватают добычу,
они спокойно ложатся возле овец и мирно спят, как
домашние ручные животные...
Напряженно смотрела старуха вдаль, она
была вся поглощена тем, что видела, и не замечала
того, что происходило за ее спиной. Треножный
жертвенник был поставлен по середине площадки;
зажглись уголья, распространяя аромат
жертвенного курения. Император осторожно вынул
из клетки одного из голубей; но руки императора
были так слабы, что Август совершенно не мог
владеть ими: без малейшего усилия голубь
выскользнул из его пальцев, взмахнул крыльями и
исчез в темноте.
Это был дурной знак, и все снова с
затаенным страхом взглянули на сивиллу: не она ли
принесла несчастье?
Люди не могли знать, что старуха была
духом в далекой стране. Она все еще стояла у
костра пастухов и прислушивалась к какому-то
таинственному, едва слышному звону, который шел
неизвестно откуда и трепетно будил мертвую
тишину ночи. Долго не могла старуха разобрать,
откуда этот звон, наконец, различила, что звуки
несутся с небес. Она подняла голову и увидела
лучезарных ангелов в белоснежных одеждах: они
скользили по воздуху, наполняя все пространство
от земли до небес, и словно искали кого-то.
Сивилла внимала нежному песнопению
ангелов и не видела, что Август снова готовился к
жертвоприношению. Император умыл руки, велел
очистить жертвенник и подать второго голубя. Но,
несмотря на все предосторожности, Август снова
не смог удержать маленькой птички, голубь
выскользнул из рук, взвился над головой
императора и скрылся во мраке.
Ужас охватил императора и всех
присутствующих; они упали на колени и стали
громко молиться, чтобы боги отвратили свой гнев,
не посылали бедствий и несчастий.
Но старая сивилла не видела и этого.
Она всецело была поглощена дивным пением
ангелов, которое звучало все громче и
торжественнее и стало таким могучим, что
разбудило пастухов. Они с удивлением
приподнимались, опершись на локти,
прислушивались и, наконец, замечали светящиеся
сонмы ангелов, которые летали в поднебесье
длинными вереницами, как стаи перелетных птиц. У
одних из ангелов были в руках лютни и гусли, у
других — цитры и арфы; вместе с чудесной музыкой
сливалось ликующее пение ангелов, веселое и
звонкое, как смех ребенка, беззаботное и
радостное, как песня жаворонка, сладкозвучное и
нежное, как трель соловья.
Пастухи встали и поспешили со своими
стадами в горный городок, видневшийся невдалеке,
откуда были родом, чтобы там рассказать о
чудесном небесном видении.
Они поднимались по узкой горной
тропинке, и старая сивилла не отставала от них.
Вдруг на вершине горы стало светло, как
днем: огромная яркая звезда зажглась над горой, и
город на вершине ее засверкал в серебристых
лучах звезды. В тот же миг сонмы ангелов, парившие
в поднебесье, устремились с ликующими кликами и
пением к городу, а пастухи ускорили свои шаги и
почти бежали. Еще издали они заметили, что ангелы
столпились у бедного хлева, пристроенного к
горной пещере так, что одну стену его составляла
обнаженная скала. Как раз над этой пещерой стояла
звезда и сюда отовсюду продолжали стекаться
толпы ангелов. Они сидели на жалкой соломенной
крыше, у входа в пещеру, на дороге, и покрывали
почти всю гору. Высоко-высоко, до самых небес
светился воздух над пещерой, и в этом сиянии еще
ярче сверкали ослепительно-белые одежды и крылья
ангелов.
В тот самый миг, когда зажглась звезда
над пещерой далекого горного городка, проснулась
вся природа, и люди, все еще стоявшие на вершине
Капитолия в Риме, не могли не заметить этого. Они
тотчас почувствовали дыхание свежего ветерка,
зашелестевшего вокруг в листве деревьев, сладкие
благоухания растений, трав и цветов, услышали
говорливые волны Тибра, увидели, как загорелись
звезды на темном небе и месяц своим серебристым
сиянием озарил землю и рассеял мрак, а оба голубя,
ускользнувшие из рук императора, прилетели и
сели на плечи Августа.
Когда свершилось это чудо, Август с
гордой радостью поднялся с колен, а все его
спутники бросились к его ногам с громкими
криками восторга:
— Да здравствует император! —
повторяли люди. — Боги ответили тебе, Август: ты
— тот бог, которому до/лжно поклоняться на
вершине Капитолия!
Радостные крики друзей императора
долетели до слуха старой сивиллы. Она обернулась
и тотчас увидела и поняла все. Она поднялась со
своего места и стала приближаться к людям. Словно
темное облако поднялось из недр земли и покрыло
вершину холма. Старуха была ужасна своей
дряхлостью. Спутанные космы седых волос длинными
прядями висели вокруг ее головы, тело давно
потеряло очертания и темная дряблая кожа
морщинистыми складками висела со всех сторон. Но
тверда и величественна была походка старухи,
весь могучий облик ее вселял уважение; глаза
горели, как горящие уголья, презрительная
усмешка легла вокруг рта.
— Смотри! — властно сказала старуха,
схватив Августа за руку, другой рукой она
указывала ему на далекий восток.
Сквозь бесконечные пространства
проник взор Августа, он увидел бедный хлев у
подножия горы. Сквозь раскрытые двери разглядел
император коленопреклоненных пастухов. В пещере
увидел Август молодую Мать на коленях перед
новорожденным Младенцем, положенным на земле на
сноп соломы, и колосья, как лучи сияния, окружали
Его.
— Вот тот Бог, которому будут
поклоняться на вершине Капитолия! — промолвила
старуха, указывая на Младенца.
Дух прорицания охватил сивиллу. Глаза
ее метали молнии, руки возделись к небесам, голос
звучал мощно и властно, казалось, что слова ее
будут слышны по всей земле:
— Нынче явился в мир великий Бог,
Христос, обновитель мира, Спаситель людей! Ему
будут поклоняться на вершине священного
Капитолия, а не тленному человеку!
Медленно прошла старая сивилла мимо
пораженных ее словами людей, даже не взглянула на
них, спустилась с вершины холма и исчезла в
ущелье.
Август отдал на другой день строгое
распоряжение — запретить воздвигать в честь
него храм на Капитолийском холме. На месте,
предназначенном для этого храма, император
вскоре сам построил алтарь в честь
новорожденного Божественного Младенца и назвал
его «Небесным жертвенником».
Колодец Мудрецов
По Иудее бродила Засуха, с
ввалившимися глазами, жестокая и беспощадная.
Там, где она проходила, после нее оставался
печальный след — трава желтела, источники
иссякали, ручьи пересыхали до дна.
Было лето. Солнце выжигало
растительность по склонам обнаженных гор, ветер
гонял тучи серой известковой пыли, стада
толпились у иссохших ключей, напрасно ища хоть
каплю воды.
Засуха бродила по всей стране; она
заглядывала в колодцы и смотрела, велики ли еще
запасы воды. Со вздохом увидела она, что еще много
воды в прудах Соломона, хорошо защищенных от зноя
скалистыми высокими берегами. Не иссякла еще
вода и в знаменитом колодце царя Давида, недалеко
от Вифлеема. Засуха шла по большой дороге,
ведущей из Вифлеема в Иерусалим.
Заплетающимися шагами волочилась злая
Засуха, ища кругом, что можно бы погубить. На
полпути между обоими городами заметила она
Колодец Мудрецов. Он лежал на самом краю дороги.
Опытным взором Засуха тотчас увидела, что он
скоро иссякнет. Засуха присела на край колодца —
он был выдолблен из одного огромного камня — и
заглянула вглубь. Ровное блестящее зеркало воды,
которое обычно доходило почти до самого края,
теперь глубоко опустилось, тина и ил со дна
замутили раньше всегда кристально чистую воду.
Когда колодец увидел в своей
зеркальной поверхности отражение желтого
выжженного лица Засухи, он застонал и
взволновался.
— Хотела бы я знать, скоро ли ты умрешь?
— злобно прошептала Засуха. — Ты, конечно, уже не
найдешь больше струи воды под землей, скоро тебе
нечем будет питаться из недр земли. О дожде же не
может быть и речи, по крайней мере месяца два-три.
— Ты можешь быть спокойна, — вздохнул
колодец. — Ничего не может меня спасти. Чтобы
вернуть мне жизнь, надо чудо; только райский
источник мог бы напитать меня.
— Я подожду, пока ты умрешь, — сказала
Засуха. Она видела, что старый колодец близок к
концу, и радовалась, что может присутствовать при
его последних часах, следить, как он будет
иссякать, капля за каплей.
Она уселась поудобнее на краю
каменного водоема и с радостью прислушивалась,
как тяжело вздыхает в глубине старый колодец. С
наслаждением смотрела Засуха, как жаждущие
путники с надеждой опускали ведра в колодец,
мечтая напиться студеной водой, и с
разочарованием вместо свежей воды вытаскивали в
ведре несколько капель мутной жидкой грязи.
Так прошел весь день. Когда наступила
темнота, Засуха снова заглянула в колодец.
Далеко, далеко, на самом дне, еще блестело немного
воды.
— Я останусь тут на всю ночь! — сказала
Засуха колодцу. — Не спеши! Все равно, когда
наступит день и я снова загляну в тебя, ты будешь
уж мертв!
Засуха свернулась, скорчилась и
улеглась на краю колодца, чтобы так провести
ночь, которая была еще ужаснее и мучительнее, чем
день, потому что не приносила ни малейшей
прохлады и облегчения. Собаки и шакалы выли и
лаяли, не переставая; им вторили из своих душных
хлевов изнывающие от жажды коровы и ослы. Даже
ветер не приносил прохлады и свежести, а,
наоборот, был знойным и раскаленным, как дыхание
громадного спящего чудовища.
Только звезды мирно и приветливо
сверкали высоко на небе, и узкий серебристый серп
молодого месяца лил кроткий зеленовато-голубой
свет на мрачные холмы и долины. При свете месяца
заметила Засуха, что большой караван взбирается
на холм и держит путь к Колодцу Мудрецов.
Засуха всматривалась в длинный
караван и ликовала. Несомненно, мучительная
жажда томит путников и животных, и велико будет
их разочарование, когда они не найдут ни капли
воды в старом колодце, чтобы утолить свою жажду.
Караван был так велик, что люди и животные,
составлявшие его, могли бы осушить колодец, даже
если бы он был полон. Что-то необычное показалось
Засухе в этом огромном караване; как призраки,
двигались в ночном полумраке люди и верблюды, и
было удивительно, как мог огромный караван
очутиться в такое знойное лето далеко в пустыне и
не потерять последних сил. Верблюды шли бодро,
они спускались по склону холма в том месте, где
земля точно сливалась с небом, и казалось, что
весь караван спускается с неба. При слабом свете
месяца верблюды казались гораздо крупнее
обычных; с удивительной легкостью, без всяких
усилий они несли на себе огромные тюки.
Засуха видела весь караван, каждого
верблюда, каждого поводчика так ясно, так
отчетливо, что не могла сомневаться в том, что это
настоящие люди и животные. Она различила даже,
что первые три животных были дромадеры, с серой
блестящей шерстью; они были богато оседланы и
убраны, спины их были покрыты великолепными
коврами и на них сидели знатные всадники.
Караван подошел к колодцу и
остановился; дромадеры огласили ночную тишину
пронзительными криками и спокойно легли на
землю, так что всадники могли сойти на землю.
Навьюченные верблюды остались спокойно стоять
один за другим, длинной вереницей, и, казалось,
нет конца причудливой линии горбов, длинных шей и
навьюченных тюков.
Как только знатные всадники ступили на
землю, они подошли к Засухе и приветствовали ее,
прикасаясь в знак почтения рукой ко лбу и к груди.
Они были одеты в ослепительно-белые одежды, а на
головах их были высокие тюрбаны, к верхней части
которых были прикреплены огромные звезды,
сверкавшие ярко, точно их только что сняли с неба.
— Мы идем из далекой страны, — сказал
один из незнакомцев, обращаясь к Засухе. —
Пожалуйста, скажи нам, это ли Колодец Мудрецов?
— Он еще сегодня так назывался, —
злорадно ответила Засуха, — завтра тут уже не
будет никакого колодца. Он умрет нынче ночью.
— Но разве это не один из священных
колодцев, которые никогда не должны иссякнуть?
— Я знаю, что он священный, — возразила
Засуха, — но все три мудреца в раю и не помогут
колодцу спастись от смерти.
Три всадника переглянулись.
— Ты хорошо знаешь историю этого
старого колодца? — спросил один из них Засуху.
— Я знаю историю не только всех
колодцев, но всех рек, источников, ручьев и озер,
— гордо заметила Засуха.
— Будь же добра, доставь нам
удовольствие и расскажи историю этого колодца, —
попросили незнакомцы и уселись возле злой
старухи.
Засуха выпрямилась, оперлась о край
колодца и с видом настоящей рассказчицы сказок и
преданий начала говорить:
