КНИЖНЫЙ ШКАФ

Бегство в Египет В далекой бесплодной пустыне Востока росла много-много лет тому назад пальма, которая была чрезвычайно высока и чрезвычайно стара. Все, кто проходил через пустыню, останавливались и с удивлением восхищались ею, потому что она была гораздо выше и мощнее всех других пальм, и про нее говорили, что она, наверное, будет так же высока, как египетские пирамиды. Однажды, когда пальма стояла в своем одиночестве и по привычке обозревала безграничную пустыню, она вдруг увидела вдали нечто такое, что заставило затрепетать ее богатую, пышную зеленую корону. Там, далеко-далеко, на краю пустыни, показалось двое людей. Они еще были на такой страшной дали, когда даже верблюды кажутся в величину муравьев, но это были люди, пальма не могла ошибиться. Это были двое чужих в пустыне; пальма никогда раньше их не видала, а она хорошо знала и помнила всех постоянных путников, проезжавших время от времени через пустыню туда и обратно. Один из людей был мужчина, другая — женщина; они шли совершенно одни, без проводника, без вьючных животных, даже без палаток и мешков с запасами воды. — Эти двое идут сюда, чтобы умереть, — рассуждала пальма. Она бросала быстрые взгляды во все стороны. — Меня удивляет, — говорила она сама себе, — как львы прозевали такую добычу! Я не вижу ни одного из них! Куда подевались все хищники пустыни? Но они еще, несомненно, явятся. — Несчастных караулит смерть в семи видах, — продолжала пальма свои размышления. — Их могут растерзать львы или ужалить ядовитые змеи, они могут умереть от жажды или погибнуть под сыпучими песками, на них могут напасть разбойники, их может убить горячий луч солнца, они могут, наконец, умереть от страха перед всеми этими ужасами! И пальма старалась отвлечь свои мысли от печальной судьбы этих людей; ее огорчала неизбежность их гибели. Но напрасно искала она кругом чего-нибудь, что могло бы развлечь ее. Во всей широкой, бесконечной пустыне, которая простиралась во все стороны, не заметила пальма ничего, что не было бы ей знакомо: все вокруг она видела не одну тысячу лет. Ничто не привлекало ее взора и мыслей, и она невольно снова стала думать о путниках. — Клянусь засухой и сыпучим песком, моими злейшими врагами! — воскликнула пальма. — Женщина еще несет на руках ребенка. Да, эти безумные люди не побоялись взять в свое опаснейшее странствие ребенка! Пальма была права; она верно разглядела своим острым старческим взглядом, какой бывает и у старых людей, что женщина несла на руках ребенка; младенец спокойно спал, положив головку ей на плечо. — Дитя даже не одето так, как необходимо для дальней дороги, — продолжала пальма свои рассуждения. — Я замечаю, что мать укрыла его лишь своим плащом; очевидно, она схватила его второпях ночью с постели и не успела даже как следует одеть. Теперь я понимаю: эти люди — беглецы! — Но все-таки они безрассудны: если они не ждут помощи от ангелов, им лучше было встретиться с самым заклятым, отчаянным врагом, чем довериться этой страшной, жестокой пустыне. — Я представляю себе, как все произошло, — продолжала думать пальма. — Вероятно, он стоял за работой, ребенок спал, женщина пошла за водой. Едва сделала она лишь несколько шагов, как услышала, что город осаждают враги. Она бросилась назад, схватила спящего младенца, крикнула ему, чтобы следовал за ними, и побежала, не помня себя. Им удалось вырваться из города, пока враги еще не успели окружить его, и вот несчастные бегут весь день, боясь отдыхать. Так должно было все произойти, я в этом уверена. Но я хорошо знаю, что они неминуемо погибнут, если какая-нибудь сверхъестественная сила не спасет их. — Они так напуганы, что еще не могут сознавать и чувствовать всего ужаса своего положения в этой пустыне. Но я вижу, что жажда уже начинает томить их, глаза их загораются сухим блеском. Мне ли не знать выражения лица жаждущего человека! При одной мысли о жажде судорожная дрожь пробежала по всему стволу и бесчисленным кончикам ее пышных листьев; они даже съежились, как будто их обожгло пламя. — Будь я человеком, — думала пальма, — я никогда не отважилась бы странствовать по пустыне. Человек действительно смел и отважен, что решается идти через пустыню; ведь у него нет надежных корней, как у меня, которые проникают глубоко-глубоко в недра земли, где таятся неиссякающие источники студеной воды. Несмотря на это, в пустыне опасность может грозить даже нам, крепким, сильным пальмам... — Если бы я могла дать совет этим людям, я стала бы их умолять вернуться назад. Ни один враг не может быть по отношению к ним так суров и беспощаден, как пустыня. Может быть, они думают, что жизнь в пустыне совсем не опасна. Но я-то хорошо знаю, что жизнь в пустыне постоянно грозит опасностями и даже смертью; не раз смерть угрожала и мне. Я помню, как еще во времена моей молодости сыпучий вихрь покрыл нежный в то время ствол мой горячим песком. Если бы я могла умереть, тот час, наверное, был бы моим последним часом. Пальма продолжала рассуждать вслух, как обычно это делают одинокие старые люди, которым не с кем поделиться своими мыслями. — Я слышу какой-то удивительно мелодичный шелест, пробегающий по моей зеленой листве. Все кончики моих листьев дрожат и трепещут. Я не понимаю, что за странное волнение овладевает мной при виде этих двух путников. Как прекрасна эта печальная женщина! Она напоминает мне своим видом самое удивительное, самое замечательное событие в моей долгой жизни. И в то время, как листья пальмы продолжали шептать странную печальную мелодию, пальма вспомнила, как много веков тому назад двое знатных людей посетили этот оазис. Прекрасная царица Савская возвращалась в свою страну, и мудрый царь Соломон провожал ее часть пути. На этом месте они должны были расстаться и вернуться каждый в свою страну. — В память этого часа, — сказала царица, — я опускаю в землю зерно финиковой пальмы. Пусть из него вырастет могущественная прекрасная пальма, которая затмит собой все другие, и пусть она живет и зеленеет до тех пор, пока в Иудее не появится царь, более сильный и мудрый, чем царь Соломон! И царица опустила в землю финиковое зернышко, а светлые слезы царицы смочили его. — Как странно, что именно сегодня мне вспомнилась история моего происхождения, — думала пальма. — Неужели эта женщина так же прекрасна, как царица Савская, по вещему слову которой я родилась, выросла и живу до сих пор? — Почему мои листья все сильнее и сильнее трепещут? — с недоумением спрашивала себя пальма. — Они звенят, как погребальный звон. Я могла бы с уверенностью предсказать, что близка чья-то смерть. Приятно сознавать, что такое грустное предзнаменование не может относиться ко мне, — я не могу умереть! Пальма решила, что печальный звон ее листьев предвещает близкую смерть путников, которые приближались к ней. Очевидно, путники теперь и сами сознавали, что близок их смертный час. Это легко было заметить по тому ужасу, который отражался на их лицах, когда путники натыкались на скелеты верблюдов, которыми были усеяны края дороги. Это было заметно и по тем взглядам, которыми они провожали тут же лежавших хищных птиц. Иначе и не могло быть. Несчастные были обречены на гибель. Они заметили еще издалека пальму и оазис, и спешили сюда, где надеялись найти воды. Но когда, наконец, они подошли к оазису, отчаяние отразилось на их лицах: источник был сух. Женщина, совершенно обессиленная, положила ребенка на землю и села на край высохшего ручья; крупные слезы текли по ее прекрасному лицу. Мужчина прилег возле нее и, бессильный помочь ей и ребенку, с досадой ударял обоими кулаками по сухой, как порох, земле. Пальма прислушалась к их разговору и услышала, что оба они готовятся умереть. Пальма поняла также из их разговора, что царь Ирод повелел убить во всей Иудее мальчиков в возрасте от двух до трех лет, прослыша, что давно жданный великий царь должен скоро появиться в стране. — Мои листья звенят все сильнее и печальнее, — говорила себе пальма. — Несчастные беглецы! Их смертный час должен скоро настать! Пальма поняла из разговора беглецов, что они боялись пустыни. Мужчина говорил, что лучше было остаться в городе и бороться с воинами, чем бежать. Смерть там была бы, во всяком случае, менее жестокой и мучительной, чем в этой страшной пустыне. — Господь не оставит нас, — сказала женщина. — Мы одни среди хищных зверей и ядовитых змей, — говорил мужчина, — у нас нет ни запасов еды, ни воды. Как может Господь помочь нам? В отчаянии он рвал на себе одежду и волосы, упал на землю лицом и метался, как человек, потерявший последнюю надежду, которым овладела смертельная тоска. Женщина сидела спокойно, сложив руки на колени. Но взгляд, которым она окидывала пустыню, красноречивее слов говорил о том ужасе, который леденил ее сердце. С каждым мгновением пальма чувствовала, как дрожь сильнее и глубже охватывала ее всю. Женщина, вероятно, тоже услышала шелест листьев пальмы: она подняла голову и взглянула на зеленую главу дерева. И тотчас женщина подняла руки и стала тянуться к вершине дерева: — Финики, финики! — закричала она. Было столько отчаяния и тоски в голосе женщины, что старая пальма, всегда так гордившаяся своим ростом, пожалела, что она не маленькое, низкое деревце или даже куст, с которых женщина могла бы без труда достать плоды. Пальма знала, что вся ее густая листва полна свежих, сочных плодов, но люди не могли добраться до них. Мужчина еще издали заметил финики, но сразу же понял, что достать их нет никакой возможности. Он даже не поднял головы при крике женщины; он только сказал ей, чтобы она не тешила себя несбыточной мечтой достать их, чтобы после не испытать еще большего огорчения и разочарования. Но ребенок, который тихо играл возле них ракушками и травинками, услышал слова матери. Мальчик поднял голову и стал смотреть на полную плодов вершину дерева. Он напряженно думал и соображал, как бы сделать, чтобы мать могла достать плоды; лоб его от напряженной думы покрылся глубокими складками, как у взрослого человека. Наконец ясная улыбка снова озарила его личико. Он нашел способ исполнить желание матери. Мальчик подошел к дереву, погладил своей маленькой рукой крепкий ствол дерева и сказал звонким детским голосом: — Пальма, склонись! Пальма, склонись! Что произошло? Что случилось? Пальма почувствовала, как каждый лист ее затрепетал и зазвенел еще больше, будто молния поразила ее. По всему дереву, по стволу, от того места, которого коснулся мальчик, разливалась какая-то чудесная сила; пальма почувствовала, что этот ребенок имеет власть над ней и она не может ослушаться его воли. Гордая зеленая глава красавицы пальмы покорно склонялась перед ребенком, как люди склоняются перед властителями и царями. Мощным движением наклонилась пальма до самой земли, так что зелень ее роскошной короны легла на горячий песок. Ребенок не только не испугался, но даже не удивился; с веселыми криками подбежал он к дереву и стал рвать спелые финики, отыскивая их в пышной листве пальмы. Когда ребенок нарвал достаточное количество фиников для всех, а пальма все еще продолжала покорно лежать гордой главой в песке, мальчик снова подошел к стволу дерева, погладил его и сказал ласково: — Теперь, пальма, встань! Пальма, встань! И старое сильное дерево тотчас выпрямилось и высоко подняло зеленую главу; листья дерева трепетали по-прежнему, и в этом трепете слышалась нежная мелодия, как песнь сладкозвучной арфы. — Теперь я знаю, кому поют мои листья предсмертную песнь, — сказала себе пальма, — ни одному из этих путников. В это время женщина и мужчина в умилении и благодарности возносили горячие хвалы и молитвы Богу. — Ты увидел нашу скорбь и страх и избавил нас от них! — говорили они. — Ты всесилен, раз сгибаешь, как соломинку, могучий ствол вековой пальмы! Какие враги могут страшить нас, если Твоя сила защищает нас? * * * Через несколько дней большой караван проходил через пустыню, и люди заметили, что зеленая глава вековой красавицы пальмы начала вянуть. — Как могут вянуть листья на этой пальме, — сказал один из путников. — Эта пальма, по преданию, должна жить до тех пор, пока не увидит царя сильнее и мудрее, чем царь Соломон. — Кто знает, может быть, она его и увидела, — ответил другой.