ЧИТАЕМ К ПАСХЕ

Ханс Кристиан АНДЕРСЕН Две сказки От редакции Ханс Кристиан Андерсен — не просто великий сказочник. Тексты его сказок наполнены образами и сюжетами, свойственными христианскому религиозному мировосприятию. В доперестроечные атеистические времена мы не склонны были заострять на этом внимание. А некоторые эпизоды сказок вообще оказывались непонятными. Чтобы проникнуть в чертоги Снежной Королевы, Герда начинает читать «Отче наш». В результате вокруг девочки появляется ангельское войско в блестящих шлемах, с мечами и копьями. Ангелы вступают в бой со снежными монстрами, и те рассыпаются в прах. Ангелы гладят своими ручками босые ножки Герды, чтобы она не замерзла, ступая по снегу. Ангелы, конечно, представимы. Так же, как представимы андерсеновские эльфы и феи. Но почему ангелы возникают в результате произнесения каких-то странных слов? Если не знать, что это главная христианская молитва, а ангелы — божье войско, сила слов оказывается необъяснимой. Точно так же обстоит дело с Русалочкой, в результате своей любви и страданий получающей надежду на обретение бессмертной души. Это тоже прямой отсыл к христианским ценностям, к учению о спасении. Конечно, сказка есть сказка. Она сообщает своим слушателям столько, сколько те могут и желают от нее взять. Образы сказки многозначны, а порождаемые ею чувства и ассоциации не обязательно укладываются в заданное идеологическое русло. Поэтому Андерсен и великий сказочник. Что бесспорно, так это непреложное для андерсеновских сказок противостояние между любовью и бессердечностью, между живым чувством жизни и пошлостью. Но если перед педагогами стоит конкретная задача — подобрать литературный материал, подходящий для чтения в пасхальную неделю, сказки Андерсена прекрасно для этого подойдут. Они позволяют говорить с ребенком на сложные темы: о смерти и воскресении, о душе и вечной жизни — языком сказочных образов. Мы предлагаем читателям две сказки Ханса Кристиана Андерсена, которые, на наш взгляд, соответствуют эмоциональному настрою главного христианского праздника. ЦВЕТЫ МАЛЕНЬКОЙ ИДЫ Бедные мои цветочки, совсем завяли! — сказала маленькая Ида.— Вчера вечером они были такие красивые, а теперь совсем повесили головки! Отчего это? — спросила она студента, сидевшего на диване. Она очень любила этого студента — он умел рассказывать чудеснейшие истории и вырезывать презабавные фигурки: сердечки с крошками танцовщицами внутри, цветы и великолепные дворцы с дверями и окнами, которые можно было открывать. Большой забавник был этот студент! — Что же с ними? — спросила она опять и показала ему свой завядший букет. — Знаешь что? — сказал студент.— Цветы были сегодня ночью на балу, вот и повесили теперь головки! — Да ведь цветы не танцуют! — сказала маленькая Ида. — Танцуют! — отвечал студент.— По ночам, когда кругом темно и мы все спим, они так весело пляшут друг с другом, такие балы задают — просто чудо! — А детям нельзя прийти к ним на бал? — Отчего же,— сказал студент,— ведь маленькие маргаритки и ландыши тоже танцуют. — А где танцуют самые красивые цветы? — спросила Ида. — Ты ведь бывала за городом, там, где большой дворец, в котором летом живет король и где такой чудесный сад с цветами? Помнишь лебедей, которые подплывали к тебе за хлебными крошками? Вот там-то и бывают настоящие балы! — Я еще вчера была там с мамой,— сказала маленькая Ида,— но на деревьях нет больше листьев, и во всем саду ни одного цветка! Куда они все девались? Их столько было летом! — Они все во дворце! — сказал студент.— Надо тебе сказать, что как только король и придворные переезжают в город, все цветы сейчас же убегают из сада прямо во дворец, и там у них начинается веселье! Вот бы тебе посмотреть! Две самые красивые розы садятся на трон — это король с королевой. Красные петушьи гребешки становятся по обеим сторонам и кланяются — это камер-юнкеры. Потом приходят все остальные прекрасные цветы и начинается бал. Гиацинты и крокусы изображают маленьких морских кадетов и танцуют с барышнями — голубыми фиалками, а тюльпаны и большие желтые лилии — это пожилые дамы, они наблюдают за танцами и вообще за порядком. — А цветочкам не может достаться за то, что они танцуют в королевском дворце? — спросила маленькая Ида. — Да ведь никто же не знает об этом! — сказал студент.— Правда, ночью заглянет иной раз во дворец старик-смотритель с большою связкою ключей в руках, но цветы, как только заслышат звяканье ключей, сейчас присмиреют, спрячутся за длинные занавески, которые висят на окнах, и только чуть-чуть выглядывают оттуда одним глазом. «Тут что-то пахнет цветами!» — бормочет старик-смотритель, а видеть ничего не видит. — Вот забавно! — сказала маленькая Ида и даже в ладоши захлопала.— И я тоже не могу их увидеть? — Можешь,— сказал студент.— Стоит только, как опять пойдешь туда, заглянуть в окошки. Вот я сегодня видел там длинную желтую лилию; она лежала и потягивалась на диване — воображала себя придворной дамой. — А цветы из Ботанического сада тоже могут прийти туда? Ведь это далеко! — Не бойся,— сказал студент,— они могут летать, когда захотят! Ты видела красивых красных, желтых и белых бабочек, похожих на цветы? Они ведь и были прежде цветами, только прыгнули со своих стебельков высоко в воздух, забили лепестками, точно крылышками, и полетели. Они вели себя хорошо, за то и получили позволение летать и днем; другие должны сидеть смирно на своих стебельках, а они летают, и лепестки их стали наконец настоящими крылышками. Ты сама видела их! А впрочем, может быть, цветы из Ботанического сада и не бывают в королевском дворце! Может быть, они даже и не знают, что там идет по ночам такое веселье. Вот что я скажу тебе: то-то удивится потом профессор ботаники — ты ведь его знаешь, он живет тут рядом! — когда придешь в его сад, расскажи какому-нибудь цветочку про большие балы в королевском дворце. Тот расскажет об этом остальным, и они все убегут. Профессор придет в сад, а там ни единого цветочка, и он в толк не возьмет, куда они девались! — Да как же цветок расскажет другим? У цветов нет языка! — Конечно, нет,— сказал студент,— зато они умеют объясняться знаками! Ты сама видела, как они качаются и шевелят своими зелеными листочками, чуть подует ветерок. Это у них так мило выходит — точно они разговаривают! — А профессор понимает их знаки? — спросила маленькая Ида. — Как же! Раз утром он пришел в свой сад и видит, что большая крапива делает листочками знаки прелестной красной гвоздике; этим она хотела сказать гвоздике: «Ты так мила, я очень тебя люблю!» Профессору это не понравилось, и он сейчас же ударил крапиву по листьям — листья у крапивы все равно, что пальцы,— да обжегся! С тех пор и не смеет ее трогать. — Вот забавно! — сказала Ида и засмеялась. — Ну можно ли набивать ребенку голову такими бреднями? — сказал скучный советник, который тоже пришел в гости и сидел на диване. Он терпеть не мог студента и вечно ворчал на него, особенно когда тот вырезывал затейливые, забавные фигурки, вроде человека на виселице и с сердцем в руках — его повесили за то, что он воровал сердца,— или старой ведьмы на помеле, с мужем на носу. Все это очень не нравилось советнику, и он всегда повторял: — Ну можно ли набивать ребенку голову такими бреднями? Глупые выдумки! Но Иду очень позабавил рассказ студента о цветах, и она думала об этом целый день. «Так цветочки повесили головки потому, что устали после бала!» И маленькая Ида пошла к своему столику, где стояли все ее игрушки; ящик столика тоже битком был набит разным добром. Кукла Софи лежала в своей кроватке и спала, но Ида сказала ей: — Тебе придется встать, Софи, и полежать эту ночь в ящике: бедные цветы больны, их надо положить в твою постельку,— может быть, они и выздоровеют! И она вынула куклу из кровати. Софи посмотрела на Иду очень недовольно и не сказала ни слова,— она рассердилась за то, что у нее отняли постель. Ида уложила цветы, укрыла их хорошенько одеялом и велела им лежать смирно, за это она обещала напоить их чаем, и тогда они встали бы завтра утром совсем здоровыми! Потом она задернула полог, чтобы солнце не светило цветам в глаза. Рассказ студента не шел у нее из головы, и, собираясь идти спать, Ида не могла удержаться, чтобы не заглянуть за спущенные на ночь оконные занавески; на окошках стояли чудесные мамины цветы — тюльпаны и гиацинты, и маленькая Ида шепнула им: — Я знаю, что у вас ночью будет бал! Цветы стояли, как ни в чем не бывало, и даже не шелохнулись, ну да маленькая Ида что знала, то знала. В постели Ида долго еще думала о том же и все представляла себе, как это должно быть мило, когда цветочки танцуют! «Неужели и мои цветы были на балу во дворце?» — подумала она и заснула. Но посреди ночи маленькая Ида вдруг проснулась; она видела сейчас во сне цветы, студента и советника, который бранил студента за то, что тот набивает ей голову пустяками. В комнате, где лежала Ида, было тихо, на столе горел ночник, и папа с мамой крепко спали. — Хотелось бы мне знать: спят ли мои цветы в постельке?— сказала маленькая Ида про себя и приподнялась с подушки, чтобы посмотреть в полуоткрытую дверь, за которой были ее игрушки и цветы; потом она прислушалась — ей показалось, что в той комнате играют на фортепьяно, но очень тихо и нежно; такой музыки она никогда еще не слыхала. — Это, верно, цветы танцуют! — сказала Ида.— Господи, как бы мне хотелось посмотреть! Но она не смела встать с постели, чтобы не разбудить папу с мамой. — Хоть бы цветы вошли сюда! — сказала она. Но цветы не входили, а музыка все продолжалась, такая тихая, нежная, просто чудо! Тогда Идочка не выдержала, потихоньку вылезла из кроватки, прокралась на цыпочках к дверям и заглянула в соседнюю комнату. Что за прелесть была там! В той комнате не горело ночника, а было все-таки светло, как днем, от месяца, глядевшего из окошка прямо на пол, где в два ряда стояли тюльпаны и гиацинты; на окнах не осталось ни единого цветка — одни горшки с землей. Цветы очень мило танцевали: они то становились в круг, то, взявшись за длинные зеленые листочки, точно за руки, кружились парами. На фортепьяно играла большая желтая лилия — это, наверное, ее маленькая Ида видела летом! Она хорошо помнила, как студент сказал: «Ах, как она похожа на фрекен Лину!» Все посмеялись тогда над ним, но теперь Иде и в самом деле показалось, будто длинная желтая лилия похожа на Лину; она и на рояле играла так же, как Лина: поворачивала свое продолговатое лицо то в одну сторону, то в другую и кивала в такт чудесной музыке. Никто не заметил Иды. Вдруг маленькая Ида увидала, что большой голубой крокус вскочил прямо на середину стола с игрушками, подошел к кукольной кроватке и отдернул полог; там лежали больные цветы, но они живо поднялись и кивнули головками, давая знать, что и они тоже хотят танцевать. Старый Курилка со сломанной нижней губой встал и поклонился прекрасным цветам; они совсем не были похожи на больных — спрыгнули со стола и принялись веселиться вместе со всеми. В эту минуту что-то стукнуло, как будто что-то упало на пол. Ида посмотрела в ту сторону — это была масленичная верба: она тоже спрыгнула со стола к цветам, считая, что она им сродни. Верба тоже была мила; ее украшали бумажные цветы, а на верхушке сидела восковая куколка в широкополой черной шляпе, точь-в-точь такой, как у советника. Верба прыгала посреди цветов и громко топала своими тремя красными деревянными ходульками — она танцевала мазурку, а другим цветам этот танец не удавался, потому что они были слишком легки и не могли топать.   Но вот восковая кукла на вербе вдруг вытянулась, завертелась над бумажными цветами и громко закричала: — Ну можно ли набивать ребенку голову такими бреднями? Глупые выдумки! Теперь кукла была точь-в-точь советник, в черной широкополой шляпе, такая же желтая и сердитая! Но бумажные цветы ударили ее по тонким ножкам, и она опять съежилась в маленькую восковую куколку. Это было так забавно, что Ида не могла удержаться от смеха. Верба продолжала плясать, и советнику волей-неволей приходилось плясать вместе с нею, все равно — вытягивался ли он во всю длину, или оставался маленькою восковою куколкой в черной широкополой шляпе. Наконец уж цветы, особенно те, что лежали в кукольной кровати, стали просить за него, и верба оставила его в покое. Вдруг что-то громко застучало в ящике, где лежала кукла Софи и другие игрушки. Курилка побежал по краю стола, лег на живот и приотворил ящик. Софи встала и удивленно огляделась. — Да у вас, оказывается, бал! — проговорила она.— Что же это мне не сказали? — Хочешь танцевать со мной? — спросил Курилка. — Хорош кавалер! — сказала Софи и повернулась к нему спиной; потом уселась на ящик и стала ждать — авось ее пригласит кто-нибудь из цветов, но никто и не думал ее приглашать. Она громко кашлянула, но и тут никто не подошел к ней. Курилка плясал один и очень недурно! Видя, что цветы и не глядят на нее, Софи вдруг свалилась с ящика на пол и наделала такого шума, что все сбежались к ней и стали спрашивать, не ушиблась ли она? Все разговаривали с нею очень ласково, особенно те цветы, которые только что спали в ее кроватке; Софи нисколько не ушиблась, и цветы маленькой Иды стали благодарить ее за чудесную постельку, потом увели с собой в лунный кружок на полу и принялись танцевать с ней, а другие цветы кружились вокруг них. Теперь Софи была очень довольна и сказала цветочкам, что охотно уступает им свою кроватку — ей хорошо и в ящике! — Спасибо! — сказали цветы.— Но мы не можем жить так долго! Утром мы совсем умрем! Скажи только маленькой Иде, чтобы она схоронила нас в саду, где зарыта канарейка; летом мы опять вырастем и будем еще красивее! — Нет, вы не должны умирать! — сказала Софи и поцеловала цветы. В это время дверь отворилась и в комнату вошла целая толпа цветов. Ида никак не могла понять, откуда они взялись,— должно быть, из королевского дворца. Впереди шли две прелестные розы с маленькими золотыми коронами на головах — это были король с королевой. За ними, раскланиваясь во все стороны, шли чудесные левкои и гвоздики. Музыканты — крупные маки и пионы — дули в шелуху от горошка и совсем покраснели от натуги, а маленькие голубые колокольчики и беленькие подснежники звенели, точно на них были надеты бубенчики. Вот была забавная музыка! Затем шла целая толпа других цветов, и все они танцевали — и голубые фиалки, и красные ноготки, и маргаритки, и ландыши. Цветы так мило танцевали и целовались, что просто загляденье! Наконец все пожелали друг другу спокойной ночи, а маленькая Ида тихонько пробралась в свою кроватку, и ей всю ночь снились цветы и все, что она видела. Утром она встала и побежала к своему столику посмотреть, там ли ее цветочки.   Она отдернула полог — да, они лежали в кроватке, но совсем, совсем завяли! Софи тоже лежала на своем месте в ящике и выглядела совсем сонной. — А ты помнишь, что тебе надо передать мне? — спросила ее Ида. Но Софи глупо посмотрела на нее и не раскрыла рта. — Какая же ты нехорошая! — сказала Ида.— А они еще танцевали с тобой! Потом она взяла картонную коробочку с нарисованною на крышке хорошенькою птичкой, открыла коробочку и положила туда мертвые цветы. — Вот вам и гробик! — сказала она.— А когда придут мои норвежские кузены, мы вас зароем в саду, чтобы на будущее лето вы выросли еще красивее! Ионас и Адольф, норвежские кузены, были бойкие мальчуганы; отец подарил им по новому луку, и они пришли показать их Иде. Она рассказала им про бедные умершие цветы и позволила помочь их похоронить. Мальчики шли впереди с луками на плечах; за ними маленькая Ида с мертвыми цветами в коробке. Вырыли в саду могилу, Ида поцеловала цветы и опустила коробку в яму, а Ионас с Адольфом выстрелили над могилкой из луков — ни ружей, ни пушек у них ведь не было. АНГЕЛ Каждый раз, как умирает доброе, хорошее дитя, с неба спускается божий ангел, берет дитя на руки и облетает с ним на своих больших крыльях все его любимые места. По пути они набирают целый букет разных цветов и берут их с собою на небо, где они расцветают еще пышнее, чем на земле. Бог прижимает все цветы к своему сердцу, а один цветок, который покажется ему милее всех, целует; цветок получает тогда голос и может присоединиться к хору блаженных духов. Все это рассказывал божий ангел умершему ребенку, унося его в своих объятиях на небо; дитя слушало ангела, как сквозь сон. Они пролетали над теми местами, где так часто играло дитя при жизни, пролетали над зелеными садами, где росло множество чудесных цветов. — Какие же взять нам с собою на небо? — спросил ангел. В саду стоял прекрасный, стройный розовый куст, но чья-то злая рука надломила его, так что ветви, усыпанные крупными полураспустившимися бутонами, почти совсем завяли и печально повисли. — Бедный куст! — сказало дитя.— Возьмем его, чтобы он опять расцвел там, на небе. Ангел взял куст и так крепко поцеловал дитя, что оно слегка приоткрыло глазки. Потом они нарвали еще много пышных цветов, но, кроме них, взяли и скромный златоцвет, и простенькие анютины глазки. — Ну вот, теперь и довольно! — сказал ребенок, но ангел покачал головой, и они полетели дальше. Ночь была тихая, светлая; весь город спал; они пролетали над одной из самых узких улиц. На мостовой валялись солома, зола и всякий хлам: черепки, обломки алебастра, тряпки, старые донышки от шляп, словом, все, что уже отслужило свой век или потеряло всякий вид; накануне как раз был день переезда. И ангел указал на валявшийся среди этого хлама разбитый цветочный горшок, из которого вывалился ком земли, весь оплетенный корнями большого полевого цветка; цветок завял и никуда больше не годился, его и выбросили. — Возьмем его с собою! — сказал ангел.— Я расскажу тебе про этот цветок, пока мы летим! — И ангел стал рассказывать. — В этой узкой улице, в низком подвале, жил бедный больной мальчик. С самых ранних лет он вечно лежал в постели; когда же чувствовал себя особенно хорошо, то проходил на костылях по своей каморке раза два взад и вперед, вот и все. Иногда летом солнышко заглядывало на полчаса и в подвал; тогда мальчик садился на солнышке и, держа руки против света, любовался, как просвечивает в его тонких пальцах алая кровь; такое сидение на солнышке заменяло ему прогулку. О богатом весеннем уборе лесов он знал только потому, что сын соседа приносил ему весною первую распустившуюся буковую веточку; мальчик держал ее над головой и переносился мыслью под зеленые буки, где сияло солнышко и распевали птички. Раз сын соседа принес мальчику и полевых цветов, между ними был один с корнем; мальчик посадил его в цветочный горшок и поставил на окно близ своей кроватки. Видно, легкая рука посадила цветок: он принялся, стал расти, пускать новые отростки, каждый год цвел и был для мальчика целым садом, его маленьким земным сокровищем. Мальчик поливал его, ухаживал за ним и заботился о том, чтобы его не миновал ни один луч, который только пробирался в каморку. Ребенок жил и дышал своим любимцем, ведь тот цвел, благоухал и хорошел для него одного. К цветку повернулся мальчик даже в ту последнюю минуту, когда его отзывал к себе Господь Бог... Вот уже целый год, как мальчик у Бога; целый год стоял цветок, всеми забытый, на окне, завял, засох и был выброшен на улицу вместе с прочим хламом. Этот-то бедный, увядший цветок мы и взяли с собой: он доставил куда больше радости, чем самый пышный цветок в саду королевы. — Откуда ты знаешь все это? — спросило дитя. — Знаю! — отвечал ангел.— Ведь я сам был тем бедным калекою-мальчиком, что ходил на костылях! Я узнал свой цветок! И дитя широко-широко открыло глазки, вглядываясь в прелестное, радостное лицо ангела. В ту же самую минуту они очутились на небе у Бога, где царят вечные радость и блаженство. Бог прижал к своему сердцу умершее дитя — и у него выросли крылья, как у других ангелов, и он полетел рука об руку с ними. Бог прижал к сердцу и все цветы, поцеловал же только бедный, увядший полевой цветок, и тот присоединил свой голос к хору ангелов, которые окружали Бога; одни летали возле него, другие подальше, третьи еще дальше, и так до бесконечности, но все были равно блаженны. Все они пели — и малые, и большие, и доброе, только что умершее дитя, и бедный полевой цветочек, выброшенный на мостовую вместе с сором и хламом.