Не гори
ясно!
или О том, почему не стоит сжигать
Масленицу
Когда солнце набирает силу
и «поворачивает на лето», когда внутри деревьев
пробуждается еще скрытая от глаз жизнь и под
корой начинают двигаться соки земли, когда все в
природе и в людях наполняется ожиданием весны, в
России празднуют Масленицу.
Праздник этот стали справлять в начале 90-х, на
волне «возрождения народных традиций». Интерес к
традициям и обычаям прошедших времен был
необычайно велик и подстегивался отменой
запретов, действовавших во времена советской
власти больше семидесяти лет.
Детские сады в то время оказались в авангарде
«возрождения». В каждом уважающем себя
дошкольном учреждении создавались «горницы» или
минимузеи народной культуры. На самом видном
месте вывешивались календари народных
праздников, а детей на занятиях знакомили с
народными приметами, даже заучивали их, как стихи
или особо важные тексты.
И Масленицу стали справлять. Казалось бы,
праздник веселый, игровой и может самым
замечательным образом разнообразить садовскую
жизнь. Но есть среди ритуалов этого праздника,
среди санных катаний, скоморошьих потех и
уличного поедания блинов одна заковырка, все
портящая.
К Масленице воспитатели детских садов вместе с
детьми создают куклу — со всей любовью и
мастерством, на которое способны. Куклу наряжают,
убирают цветами. И детей поощряют вырезать
кружочкилепесточки аккуратно, чтобы красиво
получилось. А получается, и правда, красота. На
сделанную куклу любоваться хочется, хороводы
вокруг нее водить. Но ее вместо этого вытаскивают
на двор, поливают бензином и поджигают.
Считается, это и есть самый замечательный момент
праздника. И в момент возгорания Масленицы
полагается кричать: «Ура!».
 Но дети,
как правило, не кричат. Некоторые даже плачут. Да
и взрослые, надо сказать, испытывают довольно
сложные чувства, наблюдая, как огонь сначала
пожирает расписную юбку, а потом и веселое
кукольное лицо, которое совсем недавно так
приветливо улыбалось окружающим. Да еще потом,
когда кукольное «тело» уже прогорело, в центре
кострища долго полыхает крест. И ассоциации при
этом возникают какие-то непраздничные,
обременяющие восприятие. Почему-то вспоминаются
костры, на которых в Европе во времена инквизиции
сжигали ведьм, а в Древней Индии — живых жен
умерших мужей. И еще фильм «Чучело». Там,
помнится, тоже сжигали крестовину в платье
девочки.
Поэтому, если кто из детей все-таки и кричит
требуемое «Ура!» и с удовольствием на горящую
куклу смотрит, за него как-то боязно становится. И
на душе тревожно.
Так и хочется спросить взрослых, все это
затеявших: «Зачем куклу сжигаете?» Что они могут
ответить? «Это традиция такая. Народная. А мы ее
возрождаем». Вряд ли такой ответ можно считать
удовлетворительным.
Ссылка на
возрождение традиции лукава. Наша верность
традициям весьма условна и избирательна. Мы
«возрождаем» совсем не все, а только то, что
хочется.
Взять хотя бы современные свадебные обряды. Мы,
конечно, обряжаем невесту в белое, но не очень
задумываемся о символике цвета. О том, что белое
— цвет непорочности. Мы можем осыпать молодых
лепестками роз и забрасывать монетками, но
никому в голову не придет трясти перед гостями
простыней с кровавыми пятнами после первой
свадебной ночи.
Мы не связываем обучение грамоте с
необходимостью порки. А наши предки связывали.
Они даже говорили: «Ухо ребенка — на его спине». И
каких-нибудь сто пятьдесят лет назад крестьяне
отказывались отдавать своих детей в школу графа
Толстого, потому что там не наказывали. Толку от
такого учения, по их мнению, не могло быть
никакого. Пороть детей во время «постижения
науки» было традиционным и само собой
разумеющимся.
Начиная строительство дачного дома, нам не
приходит в голову закапывать на месте будущего
крыльца трупик петуха или тем более коня. А ведь
это жертвоприношение было обязательной
составляющей строительного обряда у древних
славян, и его отголоски сохранились в украшениях
крыш старых деревянных домов. Почему бревно,
венчающее дом, называется коньком? Почему на его
конце, развернутом на улицу, вырезали голову
коня? Дом, по представлениям древних, «вырастал»
из тела жертвенного животного, из тела коня.
Поэтому конская голова и венчала жилище. В какой-то
момент петух в качестве жертвы заменил коня:
строить стали больше, кони стали дороже. Но ведь и
конь когда-то заступил место человека. До него в
жертву будущему дому, месту, дающему приют
огромной семье на долгие годы, приносили
первенца, ребенка. Это для нас непостижимо. Это
для нас страшно. А для древних, которых мы
почитаем своими предками, такое было в порядке
вещей, традицией.
Обряд сжигания Масленицы, между прочим, стоит в
том же ряду.
Он напоминает: когда-то люди поклонялись
Солнцу, почитали его и приносили ему
человеческие жертвы. Одно из свидетельств тому —
сказка «Снегурочка». Это самая что ни на есть
«масленичная» сказка. Девочка из снега погибает
с наступлением весны в пламени костра. Как
объясняют нам историки, сказка — слепок с
древнего, исчезнувшего обряда. В дошедшем до нас
сказочном варианте девочка сама прыгает через
огонь. Но наука реконструкции обряда позволяет
предположить, что древние далеко не всегда
следовали в своих действиях принципу
добровольности жертвы.
Дело,
однако, не в этом. Детям конечно же не нужно знать,
какие тайны древней истории таит в себе сказка.
Дети воспринимают сказку здесь и теперь, внутри
контекста той культуры, в которую рождаются и в
которой живут, внутри современного
ассоциативного ряда. И праздник для ребенка
становится празд-ником не потому, что он был
значимым событием в глубокой древности, а потому,
что имеет смысл сегодня и отвечает
психологическим запросам детства.
Психологопедагогический критерий в «отборе
традиций» для внедрения их в жизнь
детсковзрослого сообщества, учет детского
восприятия мира при работе с детьми совершенно
необходим. Прежде чем водружать куклу на костер,
нужно подумать, чем она по природе своей является
для ребенка.
Кукла в игровом детском мире призвана
изображать человека. Дети кукол кормят, одевают,
укладывают спать — то есть воспроизводят по
отношению к ним «родительские» дей-ствия. Это
значит, что кукла — отчасти сам ребенок, что
ребенок временами с ней отождествляется. И мы на
этом играем, требуя, чтобы дети не бросали кукол
на пол, не рвали им волосы, не ломали. Мы говорим:
«Нельзя так обращаться с куклой. Кукле больно!»
Это, по нашему мнению, должно детей убедить. Мы
изо всех сил поддерживаем отношение ребенка к
кукле как к одушевленному существу или хотя бы
как к существу, которое может оживать временами.
Например, по ночам. Литература изобилует
сюжетами об оживших игрушках. Достаточно
вспомнить сказки Андерсена или гофмановского
«Щелкунчика», «Путешествие Голубой стрелы»
Джанни Родари, всеми любимых Буратино и
ВинниПуха.
Что же случается с нами, когда мы под предлогом
«возрождения национальных традиций» водружаем
куклу на костер и попираем традиции
педагогической культуры? И проиграет ли
празднование Масленицы, если исключить из него
обряд сжигания антропоморфной фигуры?
Возрождение
традиций — дело непростое, оставляющее
некоторый простор для творчества. Невозможно
построить на месте взорванного когда-то храма
новый и делать вид, что это — «тот самый храм». Он
похож на прежний по форме и воздвигнут с
намерением исправить прошлое. Но взрыв-то не
отменить. И есть существенная разница между
храмом Христа Спасителя, воздвигнутым на
народные пожертвования в честь победы в войне 1812
года, храмом, стены которого были исписаны
именами павших на полях сражений, и нынешним
новоделом. Это уже другое здание, другое
символизирующее, другие функции выполняющее.
Масленица, которую мы справляем сегодня,
напоминает обряд, праздновавшийся в старину, но
не тождественна ему и по смыслу, и по содержанию.
Для людей прошлого это было культовое действо,
священный обряд заклинания Солнца. Жертва огню
тогда была не эстетическим и не развлекательным
дей-ствием, и обойтись без нее было нельзя. Это, по
представлениям наших предков, ослабило бы силу
воздействия на высшие силы. Возможно, вообще
разрушило бы с ними связь и повлекло бы за собой
беду — засуху, неурожай, мор.
Сегодня в дни народных гуляний самолеты
разгоняют над Москвой облака, а при
необходимости опыляют поля и заливают лесные
пожары. Конечно, наша независимость от
настроения природы весьма условна. Но уж
масленичные костры мы точно жжем не с целью
когото заклинать — исключительно для
развлечения. И мы вполне, с легким сердцем, могли
бы отказаться от действия, сильно попахивающего
варварством и к тому же травмирующего детей.
В некоторых детских садах это давно поняли и по
крайней мере куклу стараются делать не красивую,
а страшную или хотя бы без лица. Но это слабое
утешение: смотреть на горящую фигуру все равно
неприятно. Как неприятно смотреть на подростков,
разбивающих снежками фигурки снеговиков.
Нужно как-то проводить зиму? Отправить ее «куда
подальше»?
В одной московской школе придумали выход:
сложили Масленицу из воздушных шаров,
наполненных газом, и в урочный момент отпустили в
небо. Вот тут дети от души кричали «Ура!». Правда,
эта прекрасная идея пришла в голову устроителям
праздника не из гуманистических соображений, а
по причине необходимости соблюдать правила
пожарной безопасности: на территории школьного
двора не позволялось жечь костры.
Но если все-таки хочется что-нибудь сжечь (дети
ведь любят огонь, любят смотреть, как он горит),
почему бы не кинуть в огонь что-нибудь такое, что
«достойно» подобной участи? Накопившийся за зиму
бумажный мусор, нарисованные детьми страхи,
записки с перечислением плохих дел? Можно ведь
наполнить сжигание новым смыслом, соединив
следование народной традиции с решением
педагогических задач. А без этого возрождение
народной традиции оборачивается не благим делом,
а чем-то противоположным и плохо совместимым с
нашими гуманистиче-скими намерениями.
Марина АРОМШТАМ
|