Так получаются
рисующие дети
Детская изостудия в ГМИИ им. Пушкина
отметила свое 40-летие
Жили-были маленькие человечки.
Если они попадали туда, где им интересно,
они тут же вырастали и всех удивляли своими
талантами.
А в скучном месте уменьшались, да еще и
капризничали.
Такие у них были необычные организмы.
В.Кротов
Вот уже 40 лет набирают в студию
пятилетних детей, и в течение пяти лет один раз в
две недели они ходят по залам, рассматривая
картины, скульптуры, археологические экспонаты,
разговаривают, а потом, набравшись впечатлений,
идут в студию рисовать.
С 1972 года изостудией в течение 20 лет руководила
Нина Николаевна Кофман, которой посвящена
выставка (в Зале истории музея) работ ее учеников.
Некоторые из них стали профессиональными
художниками, большинство же как-то иначе
«взрастили и преобразовали» дар, полученный от
любимого педагога. Не выйдя на профессиональную
стезю, они тем не менее продолжали рисовать для
себя, для своей души, что иногда оказывается
гораздо интереснее и с художественной точки
зрения. Дело в том, что в студии никогда не
ставилась задача вырастить всех поголовно
художниками, как не было и четкой задачи развития
у детей разнообразных художественных навыков.
Посетители музея частенько сокрушаются: «Ну вот,
опять детский сад привели! Бедные дети, что они
здесь увидят? Что поймут, запомнят?» Но опыт
подтверждает: запомнят многое, и многое повлияет
на их формирование как личностей — об этом
говорят и сами ставшие взрослыми выпускники
студии.
А ведь и вправду интересно, что происходит в
студии, как и чему учатся дети, как они
рассматривают произведения искусства,
«доступные» только взрослым. Об этом нам
рассказывает преподаватель изостудии Наталия
Евгеньевна БОЧАРОВА — художник и замечательный
педагог. А то, что она замечательный педагог,
понимаешь очень быстро — стоит лишь раз побывать
на ее занятии.
— Наталия Евгеньевна, как вы
отбираете детей, как можно различить особенно
способных и одаренных детей?
— К нам приходят детки с мамами и
бабушками и со своими рисунками. Принимаем мы по
количеству и качеству работ. Рисовать дети
должны много, любить это и испытывать в этом
внутреннюю необходимость — такие дети нам
подходят. Когда же мы говорим о качестве, то
имеются в виду не навыки, а то, как работает
воображение, какое внимание ребенок обращает на
мелкие детали (туфельки, бусинки у принцесс,
которых рисуют девочки, многочисленные
самолетики и солдатики на полях сражений у
мальчиков). Ведь музейные экспонаты связаны с
материальной культурой, и таким детям всегда
можно объяснить элементы костюма или обратить их
внимание на детали в картине, потому что они уже
внутренне склонны к этому. Детей более младшего
возраста мы не берем, они просто физически не
выдержат программу, хотя бывают исключения. Но
студия изначально формировалась из рисующих
детей.
— Эти рисующие дети чем-то еще
отличаются от остальных детей? Можно ли их
вырастить «специально»?
 — Очень многие дети от природы владеют
цветом, линией, и если такому ребенку еще и по
всему дому разложить листочки, карандаши,
фломастеры, гелиевые ручки, красочки, если он
знает, что, нарисовав пятнышко, он покажет его
маме или бабушке, и они скажут: «Ах, как красиво,
какой молодец, какое красивое пятнышко
нарисовал!» — то ребеночку захочется снова и
снова рисовать пятнышки, а когда у него вдруг
получится головоног и мама вообще придет в
восторг, тогда ему захочется одеть головонога и
нарисовать вокруг него какую-то атмосферу. Так
получаются рисующие дети, только нужно
обязательно хвалить ребенка за малейший
самостоятельный шаг, нужно искренне восхищаться,
и тогда будет продвижение вперед.
Правда, в развитии каждого ребенка наступают
моменты спада потребности в рисовании, и
ребеночек просто перестает дома рисовать (в
студии все происходит как обычно). Мамы тут же
бросаются в панику. Всех родителей я призываю
успокоиться и подождать: это проходит, что
доказано практикой, рисование часто вступает
после такого затишья на новый уровень.
— Наталия Евгеньевна, расскажите,
пожалуйста, о вашей методике и о ваших задачах.
— Все было уже сделано Н.Н. Кофман —
как показать детишкам музей, как знакомить их с
произведениями искусства, — и когда я пришла в
музей, мне предложили работать по
разработанному, готовому методу. Коротко говоря,
он заключается в следующем: мы 25 минут ходим по
залам и смотрим шедевры мировой культуры. Вторая
часть занятий заключается в том, что мы идем в
студию — она находится рядом, и мы можем
непосредственно донести свое впечатление до
листа бумаги. В течение пяти лет ребенок ходит в
Музей изобразительных искусств им. Пушкина, и
можно говорить о развитии его вкуса,
эстетических представлений. Кстати, это очень
полезно и сопровождающим детей мамам и бабушкам.
Для нас самое главное, чтобы дети полюбили музей,
полюбили изобразительное искусство, чтобы они
могли общаться с изобразительным искусством,
чтобы в своей жизни они могли получить от этого
большое удовольствие. Чтобы они, помимо каких-то
других житейских дел, имели эту возможность
творчески воспринимать, причем желательно все на
свете.
Все наши занятия можно назвать модным словом
«интерактивные», но такие занятия были в
Пушкинском музее всегда. Дети рассуждают, или я
обращаю на что-то их внимание, или смотрю вместе с
ними на то, что они заметили и удивились, — в
любом случае познание происходит в интенсивном
общении и обмене впечатлениями.
— Расскажите, пожалуйста, как вы
показываете детям произведения искусства?
 — Главный вопрос — как обратить внимание
ребенка на интересную и сложную живопись?
Например, мы подходим к картине Клода Моне
«Маковое поле», но дети совсем не обязательно
будут смотреть на это «Маковое поле», хотя оно
очень красивое и очень нравится взрослым.
Поэтому я подхожу к картине и говорю: «Дорогие
мои, посмотрите, вот художник нарисовал маковое
поле». Потом обращаюсь к кому-то конкретно:
«Настя, а в каком поле, из каких цветов ты хотела
бы полежать?» Настя начинает задумываться и
говорит: «Я не знаю…» Тогда я обращаюсь к другой
девочке: «Оля, а ты в каком бы поле хотела
полежать, из каких цветов?» И уже у всех остальных
начинает работать мысль. «Представь, ты лежишь, а
вокруг тебя цветы. Какие это цветы?» Тут девочка
Настя, к которой я обращалась первой, уже
додумалась и говорит: «Фиалки». И все остальные
начинают понимать, что есть много-много разных
цветов, а я говорю: «Чудесно, ты в фиалках!» А Оля
тут же произносит: «А я в тюльпанах». Дальше все
идет, как по цепочке: кто-то в ромашках, кто-то в
незабудках, и, наконец, Арсений говорит очень
серьезно: «А я в розах», — чем приводит в восторг
бабушек, которые тут же говорят: «Надо же, какой
мальчик, он даже колючек не боится!» Но он-то
имеет в виду сам цветок, а не какие-то там колючки!
После того как все мы представили, в каком поле мы
лежим, возвращаемся к картине: «Мы представили
поле, в котором мы лежим, а тут художник
представил себя, как он лежит в маковом поле.
Посмотрите, какого цвета это поле?» А поскольку
детки рисующие, то цвета в целом они знают очень
хорошо. Детей мы набираем по способностям, и они
могут увидеть и назвать очень сложный цвет —
например, розовый с оранжевым. А к этому полю они
уже не относятся как к чему-то чужому, они
начинают сопереживать художнику. Он же увидел и
несказанно удивился этому полю, поэтому оно
получилось такое красивое, оно ему по цвету очень
понравилось. А дальше уже эту картину можно
обсуждать по планам: как дальние планы
растворяются в воздухе, как первый план к нам
приближается. Так происходит общение с картиной.
Так можно говорить о чем угодно, хоть о греческой
скульптуре, хоть о древней керамике. Когда мы
смотрим на ассирийские сосуды и кувшины, которые
в зале очень удачно стоят группой, я предлагаю
детям представить, на что они похожи, и
оказывается, что они похожи на целую семью — на
папу, маму и детей, на бабушку и внуков, у каждого
свой вариант. Так что-то малопонятное и
неизвестное приближается и превращается в
знакомое и близкое, начинает входить в жизнь
ребенка.
Более старшие дети делают в залах наброски в
карандаше, а когда приходят в студию, то могут
сделать их в цвете — любом, какой они сами
придумают, могут одеть статуи, придумать
пространство вокруг (рисуем мы в залах сидя на
полу, на плетеных ковриках).
Как я уже говорила, вторая часть занятий проходит
в студии, которая находится рядом. Мы могли
посмотреть одну или две картины, на что-то еще
обратили внимание, и теперь я предлагаю детям
несколько тем, причем в одной из них или прямо
повторяется название картины, или оно как-то
обыгрывается. Мальчики и девочки бывают в разных
настроениях, поэтому темы предлагаются на выбор.
В студии я их не учу, хотя в залах мы
рассматриваем, какими мазочками рисовал
художник, как двигалась его рука, пробуем сами по
воздуху повторить это движение. В студии это
получается само собой, я им не говорю: «Давайте
делать такими мазками». Мы всегда стоим на том,
что мы не учим детей рисовать. Профессиональным,
ремесленным навыкам лучше всего начинать учить
лет с 12, а к нам приходят дети с 5 до 10 лет. Даже
когда на четвертом и пятом году мы переходим в
залы, чтобы делать наброски, я их не учу
пропорциям или построению. Наш главный принцип:
увидели, что-то заметили — и нарисовали. Я им
постоянно повторяю: «Глаз — рука».
Но есть и специальные навыки, которые мы
прививаем. Детки могут рисовать как хотят, но мы
обращаем их внимание на то, что в картинах, на
которые они смотрят, нет белого, кроме бликов,
картина вся заполнена цветом, — и дети начинают
понимать, что такое изобразительная поверхность,
как нужно ее заполнить, чтобы наша картина была
цельной. Такие вещи, безусловно, детям надо
объяснять. Я рассказываю им, что такое край листа,
как располагается та или иная композиция,
обращаю на это их внимание в залах музея.
— Мне кажется, что именно так дети
сами «дозревают» до понимания какого-нибудь
художественного приема или метода. Получается,
что они свободны в своем развитии, но каждый в
своей деятельности имеет осмысленную цель.
— Все дети, которые приходят к нам в 5
лет, а уходят в 10, сохраняют свою
индивидуальность, потому что у нас каждый из них,
с самого начала и до самого конца, остается самым
талантливым — и это удивительно. Мы ни в коем
случае не навязываем им какую-то определенную
манеру, например, писать море, каждый из них пишет
море так, как считает возможным, посмотрев
шедевр. Таким образом, индивидуальность
сохраняется. Стили разных мастеров развивают
вкус, не сковывая творческую фантазию и
творческую интуицию, и работы у детей получаются
много лучше, богаче, чем потом у них же в
художественной школе. В свое время кому-то из них,
возможно, придется заняться ремеслом, и в
какой-то момент мы рекомендуем художественную
школу.
— Жители больших городов имеют
счастливую возможность регулярно бывать в
художественных музеях. А что делать остальным?
— Показывать книги по искусству и
репродукции, если они не слишком плохого
качества и не очень меняют цвет, потому что
отталкиваться только от окружающей среды может
быть даже вредным. У нас есть города с большим
внутренним историческим миром, и можно обратить
внимание детей на те или иные уголки родного
города. Но то, что связано с мировой культурой,
нужно обязательно показывать в книгах, в
иллюстрациях, чтобы не свариться в собственном
соку, чтобы всегда было куда стремиться. Детей
нужно настраивать на общую традицию в искусстве,
потому что наша российская традиция совпадает с
мировой, имеет внутренние течения, совпадающие с
течениями в мировой культуре, хотя, безусловно,
имеет и самобытность.
— Скажите, пожалуйста, существует ли
особая «живопись для детей» — как литература,
которая бывает детской и взрослой?
 — Нет, конечно. Каждый ребенок выбирает
картину для себя, это очень хорошо заметно в
музее. Причем этот выбор может быть совершенно
неожиданным, как говорится, лечь на настроение.
Бывает, что ребенок просто застывает перед
картиной, что-то внутри него отзывается — может,
на сюжет, на цвет или на композицию, но что-то
глубоко поражает ребенка, буквально притягивает
его.
Все дети хорошо чувствуют себя в зале Матисса
(впрочем, там и взрослым неплохо). На первых
занятиях я веду их в зал Матисса, и его живопись
как-то сразу охватывает детей. Они приходят в
студию и вдруг начинают раскрепощенно писать
красками, цвет сразу как-то усложняется. Мне
кажется, что у многих детей, когда они
встречаются с шедевром мировой культуры, который
оказывается с ними в одних внутренних ритмах, как
бы совпадает с ребенком, после этого обычно
наступает перелом: ребенок вдруг начинает бурно
развиваться, произведение словно подталкивает
ребеночка найти себя — в том числе и после
сложных переломных периодов.
Конечно, наш музей уникален, так же как уникальны
Русский музей или Эрмитаж. У нас есть возможность
провести детей по всем этапам развития мирового
изобразительного искусства. В регионах сделать
это намного труднее. Но можно знакомить детей с
искусством по книгам, и это обязательно сыграет
свою роль. Теперь, когда можно поехать за границу
и увидеть Боттичелли или Джотто в подлиннике,
оказывается очень важно, что ты их узнаёшь, а не
впервые видишь, хотя, конечно, впечатление от
подлинника несравненно богаче. Кстати, наш музей
задумывался и строился Цветаевым именно как
музей слепков; подлинников скульптуры у нас
очень мало, но много качественных слепков, и все
это было сделано для того, чтобы дети могли
познакомиться с мировой культурой, не уезжая для
этого далеко.
Беседу вела Ольга ТИТАЕВА
|