Это поэт Марина Бородицкая. Она живет
в Москве и пишет стихи — для детей и для взрослых.
Вот что она рассказала о себе большим и маленьким
читателям «Дошкольного образования».
Я родилась в Москве, в самой
ее серединке, в старом, очень красивом и высоком
(так мне тогда казалось) пятиэтажном доме на
Пушкинской улице. Было это довольно давно, когда
вдоль московских бульваров еще громыхали
трамваи, а машин было только три вида: «Волга»,
«Москвич» и старомодная, с круглой крышей,
«Победа». Поэтом — как и все дети на свете — я
стала, едва научившись разговаривать. Ведь все
малыши умеют и любят сочинять какие-то песенки, и
подпрыгивать под них, и приплясывать. Вот и я все
время напевала и бормотала себе под нос. К
первому классу это прошло (так обычно и бывает), а
лет с четырнадцати-пятнадцати началось снова,
теперь уже всерьез.
Моей самой любимой книжкой
была книга Маршака «Сказки, песни, загадки» —
толстая, серая, с черно-белыми картинками. Мне ее
подарили мама и папа, когда мне исполнилось два
года. Она и сейчас у меня хранится: переплет
подклеен, странички истрепались и пожелтели, но я
ее ни за что не выброшу! И еще я любила Чуковского
с рисунками Конашевича и книжку Валентина
Берестова, которая начиналась со слов: «Вот
девочка Марина, а вот ее машина…». Я думала, что
эта книжка про меня.
Моей главной игрушкой была
кукла Янка, ее папа привез из Польши. Не большая и
не маленькая, с выпуклым лобиком, темно-синими
глазами и жесткими рыжеватыми волосами, из
какого-то гладкого, мягкого, почти теплого
материала, — это была самая лучшая кукла на
свете. Еще я любила машинки, деревянные кубики (с
буквами и картинками и просто разноцветные),
набор «Доктор Айболит» с игрушечными
градусниками и шприцами и волшебную трубку —
калейдоскоп.
Утром меня и еще с десяток
маленьких ребят приводили на бульвар и оставляли
под присмотром тетеньки-воспитательницы, к обеду
забирали домой, а потом, после сна, приводили
опять, это называлось «прогулочная группа». Из
тогдашних игр я больше всего любила «ключики»:
рисуешь на земле или на снегу кружок, потом
бегаешь или танцуешь неподалеку… и вдруг по
команде бежишь прятаться в свой «домик», кто
опоздал — водит. Однажды, едва я запрыгнула в
свой кружок, на бульвар прибежал мой
запыхавшийся папа. Он кричал: «У тебя! Родилась!
Сестра!!!»
Дома я иногда ходила в
пижамных штанах и курточке и воображала себя
мальчиком. Но чаще на меня надевали голубое в
белый горошек байковое платье и простые
коричневые чулки (первые колготки появились
позже, перед самой школой). Чулки пристегивались
к специальным таким длинным тряпочным резинкам,
а резинки были пришиты к белому полотняному
лифчику с пуговицами на спине: их и мальчишки
тоже носили, представляете? Иногда перед едой
поверх платья надевался передник.
А на улицу зимой полагалось
надевать шерстяные рейтузы, меховую шубку, шапку
тоже меховую или шерстяную, а под шапку еще
платочек, а на ноги валенки с галошами. Шуба
перетягивалась ремешком, чтобы меньше продувало,
а поверх воротника повязывался толстый шарф. В
самые холодные дни носы нам смазывали вазелином,
чтоб не отморозились; я этого почему-то ужасно не
любила. Вообще московские зимы в то время были
морозные и такие снежные, что родители спокойно
возили нас по центральным улицам на санках, и
даже у колясок были съемные полозья.
Из еды я больше всего любила
яйца всмятку и всякие бутерброды. Совсем не
любила фрукты, шоколад и газировку. Но под
увлекательную сказку или, еще лучше, историю «из
жизни» (маминой, папиной, дедушкиной, чьей угодно)
могла съесть все, даже нелюбимую манную кашу с
тертым яблоком. И мои родные этим бессовестно
пользовались, так что в первый класс я пошла
довольно толстенькой девочкой.
Моим любимым временем года в
детстве было лето. Солнце, листья, трава, цветы,
яркие сарафаны, легкие платья — красные в белую
крапинку, с короткими рукавами-«крылышками» или
вовсе без рукавов… И эти смешные слова «сняли
дачу» (откуда сняли?), а на даче можно вообще
ходить в одних трусах, и папа приезжает на закате,
привозит новые книжки, и день рождения у меня
тоже летом!
Впрочем, в детстве всякое время года в радость, а
особенно радуют «первые разы». Первый раз в этом
году вместо валенок разрешили надеть ботинки —
праздник, полет!
Я и теперь больше всего
люблю лето, особенно если удается поплавать в
море. Люблю заплыть подальше, лечь на спину и
смотреть в небо.
Когда я была маленькой, у нас
никаких животных в доме не было. Я и не просила:
понимала, что в квартире тесно. Да и бабушку жалко
было, она ужасно боялась микробов. Мама с папой и
так для меня постарались: родили мне чудесную
сестренку, с ней играть было еще интереснее, чем с
кошкой или собачкой.
Спустя много лет мой младший
сын Сережа, тогда уже взрослый парень, спас на
стройке трехмесячного щенка и притащил его
домой. Не буду описывать, во что превратилась
наша квартира, но этот лохматый разбойник помог
мне сочинить целый цикл стихотворений. Он так и
называется: «Из жизни щенка Мартына». Сейчас
Сережа и Мартын живут самостоятельно, а ко мне
приходят в гости. Иногда Мартын со своей миской,
поводком, едой и игрушками переезжает ко мне на
несколько дней.
Еще у меня много
друзей-поэтов. Это Михаил Яснов, Григорий
Кружков, Андрей Усачев, Сергей Махотин, Инна
Гамазкова и многие-многие другие. Все они пишут
замечательные стихи.
Вот два стихотворения «Из жизни щенка
Мартына».
Щенячья считалочка
Ты щенок
И я щенок,
Мы друг дружку
Сбили с ног —
И катаем, и валяем
В грязном
Снежном месиве…
Что ты гавкаешь,
Хозяин?
Видишь — людям весело!
Вопли щенка Мартына, запертого в
комнате за плохое поведение
О хозяин! Каюсь, каюсь — сгрыз я твои
тапочки!
Что ж теперь, в любви откажешь ты такому лапочке?
Или глупый дохлый тапок для тебя дороже,
Чем живой любимый пес с такой смышленой рожей,
На сеттера и пойнтера немножечко похожий?
Неужели не имеет для тебя значенья,
Что собака погибает, не вкусив печенья?
Хорошо, я виноват, уничтожил тапочку,
Но ведь я почти не тронул ни пальто, ни шапочку!
Все, прощайте, помираю без любви и ласки!
На могилку положите докторской колбаски.